Хрущев

Лучшим выходом он счел атомный шантаж. «Что будет с Великобританией, — спрашивал Булганин в письме к Идену от 5 ноября, — если ее атакуют более сильные государства, обладающие всеми видами современного оружия массового поражения?» Эйзенхауэру, который дистанцировался от Англии и Франции и добивался прекращения огня, Булганин предложил действовать совместно. Набросок угрожающих писем Булганина сделал сам Хрущев. Он же мечтал о совместных советско-американских действиях (позже он вспоминал, что Молотов противился этой идее) и настаивал, что добился позитивного результата: отказавшись, американцы продемонстрировали, что все их заявления о стремлении к миру, справедливости и следовании принципу ненападения — ложь. «Мы их разоблачили!» — восклицал Хрущев¹¹⁸.

Когда 6 ноября было заключено соглашение о прекращении огня, Хрущев объявил Мичуновичу, что это — «прямой результат» советских угроз, обнародованных двумя днями раньше. «Отец был необычайно горд своей победой», — вспоминал Сергей Хрущев. Благодаря Суэцкому кризису Хрущев убедился во всесилии призрака ядерной войны — как и в том, что этот призрак может с успехом заменять реальную военную мощь¹¹⁹.

В действительности прекратить огонь агрессоров заставило скорее американское, чем советское давление. Советские угрозы последовали тогда, когда ход событий был уже предопределен. Это было понятно египтянам — но не Хрущеву: «Мне рассказывали, что когда Ги Молле [французский премьер-министр] получил наше письмо, то в пижаме бросился к телефону и стал звонить Идену. Не знаю, правда это или нет; но независимо от того, были ли на нем брюки, нельзя отрицать, что через двадцать четыре часа после получения нашего письма агрессия прекратилась». Что же касается американцев, продолжает Хрущев, то они своим союзникам помогли, «как веревка повешенному». Даллес любил хвастать своим хладнокровием, говорил Хрущев несколько лет спустя египетскому журналисту Мохаммеду Хейкалу, однако, когда «мы отправили ультиматум в Лондон и Париж, у Даллеса нервы сдали». «Выигрывает тот, у кого нервы крепче, — заключил Хрущев. — Вот что важнее всего помнить в наше время. Люди со слабыми нервами всегда остаются в проигрыше»¹²⁰.

Глава XIV ОДИН НА ВЕРШИНЕ: 1957–1960

4 октября 1957 года, садясь в Севастополе в самолет, который должен был доставить его в Югославию и Албанию с дипломатическими визитами, маршал Георгий Жуков не предполагал, что через какие-нибудь три недели будет уволен и попадет в опалу. Напротив: он был на вершине власти, и казалось, что его положению министра обороны и члена Президиума ничто не угрожает — по крайней мере пока страной правит Хрущев.

Хрущев и Жуков знали друг друга с конца тридцатых; особенно сблизила их война. Хрущев признавал, что Жуков отличался «умом, знанием военного дела и сильным характером», и сочувствовал ему, когда после войны Сталин (видимо, сознавая те же качества маршала и опасаясь их) отправил прославленного героя в ссылку в Одессу¹. Именно Хрущев позаботился о том, чтобы после смерти Сталина вернуть Жукова в Москву, в 1955 году назначить министром обороны, а в 1956-м — кандидатом в члены Президиума. Так он вознаградил Жукова за участие в аресте Берии. В июне 1957-го, после того как он помог Хрущеву разгромить «антипартийную» группу, Жуков стал членом Президиума. На свой шестидесятилетний юбилей в конце 1956 года он получил награды, обычно вручаемые руководителям партии². В июле 1957-го весь Ленинград встречал его как героя: Жуков медленно ехал по Невскому проспекту в открытом ЗИСе под аплодисменты и восторженные крики десятков тысяч ленинградцев³. Тем же летом Жуков часто бывал у Хрущева на даче, где оба руководителя подолгу гуляли вместе по лесам и лугам, а в августе по приглашению Хрущева навестил его в Крыму⁴.

Нетрудно понять, почему Хрущев стремился удержать прославленного военачальника на своей стороне. «Вы лишаете себя вашего лучшего друга», — предупредил Жуков Хрущева в телефонном разговоре в конце октября, когда решалась его политическая судьба⁵. Действительно, вместо того чтобы укреплять отношения с Жуковым, Хрущев тайно готовил его отставку. И в Крым он Жукова пригласил отчасти для того, чтобы тот был на виду⁶. Едва Жуков вылетел на Балканы, как Хрущев бросился в Киев на, как он сам позднее выразился, «политическую охоту» с другими ведущими генералами, желая убедиться, что они поддержат увольнение своего начальника⁷. 19 октября Президиум принял резолюцию, осуждающую Жукова. Пять дней спустя, узнав, что происходит в Москве, он созвонился со своим старым другом, главой КГБ Иваном Серовым, и бросился домой, чтобы спасти свою карьеру. Однако его (как и самого Хрущева семью годами позже) прямо из аэропорта отвезли на заседание Президиума, где объявили, что с ним покончено. Два дня спустя, на пленуме ЦК, в его защиту не было сказано ни единого слова. Решение сместить Жукова «для меня было очень болезненным», вспоминал Хрущев, но «мы вынуждены были с ним расстаться»⁸.