Хрущев

Хрущев нуждался в Кеннеди и полагал, что и Кеннеди в нем нуждается. В долгой беседе с Добрыниным 26 августа президент высказался в пользу мер, способных предотвратить внезапное нападение, и за запрет на оружие массового уничтожения в космическом пространстве. 15 ноября Роберт Кеннеди предложил провести еще одну встречу Хрущева с президентом, где оба лидера могли бы «спокойно посидеть два-три дня и все обсудить». «Если бы Кеннеди остался жив», замечает Добрынин, отношения между двумя странами, несомненно, улучшались бы и дальше, тем более что «Хрущев не хотел повторения неприятной и бесполезной встречи 1961 года в Вене». «Двух неудачных саммитов» он позволить себе не мог; ему «необходимо было продемонстрировать [советской] общественности успехи на дипломатическом фронте»¹⁰⁰.

22 ноября, окончив вечернее чтение документов, Хрущев уже поднимался к себе в спальню, как вдруг зазвонил правительственный телефон. Звонки в такое время случались нечасто, и, как правило, Хрущев не объяснял родным, кто и по какому поводу звонил. Однако сейчас, повесив трубку, он сообщил: из США пришло известие о покушении на президента Кеннеди. Сидя за столом вместе с Ниной Петровной, Сергеем и Леной, он ждал, когда перезвонит Громыко. Хрущев приказал ему связаться с послом и проверить информацию, однако растерявшийся Громыко, вместо того чтобы позвонить Коулеру, пытался связаться через океан с Добрыниным. Наконец ошибка была исправлена, и в особняк на Ленинских горах пришла страшная весть: президент убит.

Хрущев был потрясен. Трояновский заметил, что он воспринял эту новость как «личный удар». На следующий день Хрущев приехал в Спасо-Хаус, чтобы расписаться в книге соболезнований; многие видели, что по щекам его текли слезы. К официальному письму с выражением соболезнования он присовокупил личную записку к вдове президента¹⁰¹.

Глава КГБ Семичастный заверил Хрущева, что предполагаемый убийца Кеннеди Ли Харви Освальд, почти три года проживший в СССР, не работал на советскую разведку. Хрущев подозревал, что убийство организовано реакционными кругами США для прекращения разрядки. В рапортах КГБ говорилось, что новый президент Линдон Джонсон «придерживается консервативных и реакционных взглядов»; согласно советским источникам, кто-то из друзей семьи Кеннеди отзывался о Джонсоне как о «калифе на час», «неспособном реализовать незаконченные планы Кеннеди»¹⁰². На самом деле, возможно, Джонсон был непрочь установить добрые отношения с Москвой, однако его отвлекали другие проблемы — прежде всего выборы и Вьетнам. Кроме того, СССР относился к нему без той теплоты и доверия, которые снискал Кеннеди. С Кеннеди, говорил Хрущев сыну, я готов был идти на риск; но теперь, когда у власти Джонсон, «все пойдет по-другому»¹⁰³.

Вместе с надеждами на советско-американскую разрядку рухнули и надежды на улаживание отношений с Мао. После нелегкой зимы, в продолжение которой Москва и Пекин обменивались обвинениями на различных партийных конгрессах, решено было организовать переговоры, которые начались в Москве 5 июля¹⁰⁴. Переговоры эти представляли собой нечто среднее между ритуальным танцем, во время которого каждая сторона произносила инвективу в адрес другой, а затем терпеливо ждала, пока другая ответит тем же, и бурной склокой, во время которой Хрущеву аукнулись его обвинения в адрес Сталина. «Убийца, преступник, бандит, дурак, идиот, дерьмо — сколько грязных и бранных слов мы слышали из уст товарища Хрущева!» — восклицал, китайский делегат Кан Шэн. Неужели Хрущев полагает, что «дурак» сумел бы обеспечить страну ядерной бомбой? Могли ли коммунисты всех стран позволить «куску дерьма» собой руководить? Хрущев обвиняет Сталина во всех возможных грехах — но неужели сам он «абсолютно чист»?¹⁰⁵

Дэн Сяопин, глава китайской делегации, держался спокойнее и порицал Хрущева в основном за тщетное стремление к разрядке. Всякий раз, «хватаясь за соломинку», предложенную ему Эйзенхауэром или Кеннеди, Хрущев «выходил из себя от радости и от гнева» на братские компартии, не желавшие следовать за ним. Однако, продолжал Дэн, «когда ваша ошибочная политика приводила к поражениям, вы впадали в ярость… и жертвовали интересами всего социалистического лагеря, чтобы ублажить империалистов и реакционеров…»¹⁰⁶.