Хрущев

Такое чудо удалось сотворить Хрущеву за неполных два месяца. Советская пресса превратила аннексию Западного края в настоящее шоу — и звездой этого шоу стал Хрущев. В одном городе неподалеку от новой советско-германской границы, узнав, что один из слушателей его выступления — слесарь, он воскликнул: «Ну а я тоже слесарь!» — чем вызвал «восторженные возгласы и аплодисменты» толпы⁶². На кадрах кинохроники мы видим, как Хрущев вместе с маршалом Семеном Тимошенко, командующим Киевским военным округом, приветствует радостных поселян: на Хрущеве френч и военная фуражка, которые он носит с явной гордостью, не смущаясь даже тем, что на фоне высокого статного Тимошенко смотрится непрезентабельно. Обращаясь к толпе с речью, Хрущев заламывает фуражку, озорно улыбается в ответ на аплодисменты, а затем, когда слово переходит к Тимошенко, слушает его, выпрямившись и заткнув большие пальцы за пояс. Далее мы видим, как высокие гости стоят кружком и разговаривают: все, кроме Хрущева, — с сигаретами. А вот они в сопровождении охраны идут к черным правительственным автомобилям, и Тимошенко уступает дорогу Хрущеву, позволяя ему сесть в машину первым.

В фильме Довженко «Освобождение» присоединение новых территорий изображается в стиле Лени Рифеншталь, в красочных образах, отражающих победу добра над злом. Злобная буржуазия, прежде властвовавшая на этих землях и угнетавшая народ, теперь подметает улицы. Польскую помещицу, безобразную старуху, выкидывают из дома. Пленные польские солдаты, едва держась на ногах, плетутся к желанной свободе. Бравурные крестьянские пляски… монахи, голосующие за советскую власть… И красной нитью проходит через фильм образ Хрущева — вот он выступает перед людьми, вместе со всеми поет осанну Сталину, наслаждаясь хорошо отрежиссированным «народным признанием».

В некоторых случаях Хрущев старался смягчить репрессии, обрушившиеся на новых граждан СССР. Хотя в 1938 году Сталин распустил компартии Польши и Западной Украины, на выборах 1939-го Хрущев использовал их бывших членов в качестве добровольных организаторов. Он старался замедлить темп коллективизации и раскулачивания на новых землях (впрочем, завершить то и другое советская власть не успела — до начала войны оставались считаные месяцы)⁶³. Однако и тридцать лет спустя оккупация вызывала у него искренний восторг. Он приветствовал объединение Западной и Восточной Украины⁶⁴, радовался расширению территории СССР и укреплению западной границы. Когда крестьяне из недавно созданного колхоза запели на собрании «Интернационал», он испугался, что они не смогут допеть до конца. «И только представьте, — восклицал он, — они знали все слова и прекрасно спели все до последнего слова!» Проблемы, если верить Хрущеву, возникали только с образованными поляками, не понимавшими, чем может обогатить их советская культура. «Воспитанные на буржуазных традициях… эти люди как бы теряли свою самобытность, свое лицо. Они не могли понять, что польская культура и польская нация продолжают развиваться на территории, отошедшей к Советскому Союзу»⁶⁵.

С особым наслаждением Хрущев «воспитывал» и поучал чиновников низшего звена — простых, грубых людей, очень похожих на него самого в молодости. Однажды, будучи во Львове, он зашел к партийному функционеру, переаттестовывавшему бывших чиновников городского муниципалитета. У него, рассказывал Хрущев, «из шинели торчало два револьвера. Одним словом, только пушки недоставало у него за плечами, потому что слишком тяжела. Люди сидели и смотрели на него». Хрущев прочел чиновнику целую лекцию о том, как должен вести себя настоящий коммунист: «Вы производите плохое впечатление не только насчет себя, но и о советских органах власти, о всех наших людях, о нашей трусости. Что вы сделаете вашими пистолетами, если кто-нибудь из террористов придет и захочет вас убить? Он застрелит вас вашими же пистолетами. Зачем вы их демонстрируете? Почему у вас торчат рукоятки? Спрячьте их в карманы и оденьтесь поприличнее»⁶⁶.

Теперь Хрущев имел возможность распекать и более высокопоставленных фигур. НКВД отправил на Западную Украину двух агентов (один из них потом прославился под именем полковника Рудольфа Абеля — советского шпиона, арестованного ЦРУ в 1957 году) для вербовки этнических немцев, которым, согласно секретному протоколу Молотова — Риббентропа, разрешалось вернуться в Германию. Один агент пропал, и Хрущев не стеснялся в выражениях, объясняя Берии, что думает о тех, кто посылает на задания некомпетентных работников. Павел Судоплатов, находившийся в это время в кабинете Берии, рассказывает: «Благодаря высокочастотной телефонной линии я слышал его голос в трубке, даже сидя с другой стороны стола». Когда трубку взял сам Судоплатов, Хрущев «не потрудился меня выслушать… оборвал… а затем… бросил трубку»⁶⁷.