Хрущевка

В тот вечер я шёл домой окрылённым идеей переезда. Не помню, как меня донесли ноги до квартиры, и как я вообще смог проехать зайцем в пятницу вечером, но рука уже стучала в дверь. Матвей был не в настроении меня встречать, так что как только я сказал ему спасибо, он отправился спать. Снимая с себя джинсы с носками, я разложил все заметки, а в центр положил туристическую карманную карту, прижав загибающиеся углы подсвечником и настольной лампой. В лунном свете, равномерно падающем на стол, я увидел схему общественного транспорта, расположение домов, улиц, а маленькими рисунками были обозначены главные достопримечательности города, выделенные серым карандашом из Икеи, завалявшимся в куртке. Город был схематичным и условным, но не для меня. Не знаю, помешательство это или нет, но при взгляде на одну большую надпись “Таллин”, написанную латинскими буквами, во мне просыпалось что-то тёплое и интригующее, а главное – я был уверен в своей затее. Стоял я так ещё минуту, прежде чем укутаться в тёплый плед, открыть щель в окне на ночь и лечь в кровать. Засыпал очень долго, но помню, что даже когда глаза слипались от усталости, а боль в ногах начала нарастать, долго смотрел в потолок с трещинами, временами поглядывая на кучу своей одежды, лежавшей на стуле рядом с развёрнутой картой. Мысль о ней и о городе мечты заставляла меня думать, что с завтрашнего дня начинается новая жизнь, в которой у меня есть цель.

Глава 4

Взглянув на часы, я понял, что опаздываю. Резко вскочив, я начал собираться, даже не заваривая утренний чай. Матвей спал в соседней комнате мертвецким сном – последствие вечерней смены. Обуваясь, я схватил в руки куртку, но надел её только на улице, когда бежал к остановке. Зайдя в автобус, я выбрал самое тихое место, сел и засунул наушники в уши. Контролёров не было – к счастью безбилетника. За окном было очень темно, вместо солнца – свет от фар и фонарей вдоль чёрного проспекта. На светофорах автобус стоял по несколько минут, причём очень часто. На одном из перекрёстков я увидел пустой трамвай. Он выглядел как большая деревянная коробка с полостью. Редко встретишь такой трамвай для перевозки грузов в наше время. Пятидесятилетний дед ел бутерброд с сыром и докторской колбасой, пока у меня урчал живот. Советские брюки с широкими штанинами, откуда выглядывали рыночные кожаные туфли с трещинами, большой серый свитер, поверх которого была натянута кожаная жилетка. Даже шапки на голове не было, хотя было холодно, а плешь покрыла половину седой головы. Морщины и грубая щетина, уставшие глаза. Почему-то даже сквозь окно, небольшую метель, утреннюю мглу и расстояние в семь метров доносился запах портвейна. Или мне так показалось. Доев, работяга вытер руки о жилет и стал взбираться наверх по ступеням к кабине, опираясь на перила. Автобус тронулся, и я стал смотреть на проезжающие мимо машины, голые ветки деревьев и прохожих. Ценю вид из окна движущегося авто на колёсах именно за переменчивость, если можно так сказать. Видишь ты старую ржавую девятку или шестёрку, а через пару минут уже новенькая немецкая бэха с вылизанными до блеска номерами и тонированным стеклом. Или, например, переходит дорогу мама-одиночка в шубе из норки и тащит сына в смешной яркой шапке за руку, а в противоположную сторону идёт типичный представитель интеллектуальной элиты с шарфом на шее и высокомерием в глазах, одним словом – сноб. Столько людей с разной судьбой в одном городе, на одной улице.

Так сильно замечтался, что чуть не проехал свою остановку. Выйдя на улице Юлиуса Фучика и пройдя пару метров, я достал на ходу пропуск, открыл тяжёлую дверь РГГУ и оказался внутри.