Хрущевская «Оттепель» 1953-1964 гг

Несколько другой характер и другие масштабы носила предпринятая председателем республиканского совета профсоюзов Эстонии Иллиссоном попытка освободить профсоюзы от излишней партийной опеки. С 1957 по 1959 годы он «под видом расширения профсоюзных прав «проводил политически вредную линию на присвоение профсоюзными комитетами несвойственных им функций утверждения хозяйственных кадров, входящих в номенклатуру партийных и вышестоящих хозяйственных органов, что на практике приводило к противопоставлению профсоюзных организаций партийным и хозяйственным органам».[841] Это заключалось в том, что профсоюзные комитеты ряда предприятий стали обсуждать и принимать решения о назначении и освобождении своих директоров иногда прямо против мнения партийных органов. Такая политика была опасна для «верхов» и тем, что влекла за собой оживление «отсталых настроений» и «демагогических элементов».[842] Скорее всего стремление Иллиссона избавиться от партийной опеки, диктовалось в том числе и национально-освободительными идеями, широко распространенными в Эстонии.

В политические тона окрашивались подчас и организационно-практические инициативы, что наглядно продемонстрировали рабочие Одесского завода «Автогенмаш». На профсоюзном собрании, прошедшем в конце 1956 года, они, считая, что «всюду там, где руководят коммунисты, ничего не получается», выступили против избрания инженера на должность председателя завкома только лишь потому, что он член партии.[843] Коммунистическая партия все больше и больше олицетворяла собой торжествующую бюрократию, которая прикрывала идеологическими лозунгами и прожектами свое стремление безраздельно господствовать в стране.

Правительство стремилось всеми доступными мерами сохранить сложившуюся систему управления общественной вертикалью. Несмотря на эти усилия, за годы реформ существенно изменилось отношение «народ — власть». Применительно к 1953 году можно говорить о биполярной системе, где между харизматическим «вождем» и обществом существовала прослойка чиновников, обладавших ограниченными и порой пересекающимися функциями. При Сталине чувство личного страха все же сдерживало в известной мере руководящие кадры от окончательного разложения. После ХХ съезда партии управление окончательно перешло в руки партийных структур с упорядоченными властными институтами. Между всеми учреждениями установилась известная субординация. Партийная вертикаль приводила в действие соответствующие хозяйственные, военные, образовательные, культурные и карательные органы, не позволяя никому из них обособиться.

Постепенно в общественном сознании сформировался образ «партийной машины», подчинявшей себе не только отдельную личность, но зачастую и здравый смысл. Осью, скрепляющей эту систему, был аппарат областного комитета партии, возглавляемый «хозяином области» — секретарем, который одновременно возглавлял выборную инстанцию, комитет и его бюро, и был начальником над партийными функционерами. Он входил, как правило, в ЦК, заседал в Верховном Совете и представлял область в Совете Министров, в Госплане или ином руководящем органе. В то же время он распоряжался в местном совнархозе, контролировал работу всех областных инстанций и нес полную ответственность перед центром за все, что происходило во вверенной ему области.

Четкость создавшейся системы позволяла сохранить монолитность общества и управления. Однако даже власть первого секретаря ЦК нельзя считать личной. Она являлась лишь выражением власти партийной. Н. С. Хрущев был обязан каждое свое решение проводить через коллективные инстанции: Президиум и (или) пленум ЦК, учитывая при этом возможную их позицию. Н. С. Хрущев ни разу за всю свою политическую карьеру не пытался обратиться непосредственно к народу. Народом для него, с точки зрения политической, естественно, являлись партийные функционеры достаточно высокого ранга, чтобы быть отобранными на съезд или войти в Центральный Комитет.

Хрущев не стал харизматическим лидером не только потому, что «…был слишком похож на простака с улицы… чтобы люди могли поверить в его способность олицетворять высшую правду», как полагал, например, известный исследователь А. Ахиезер. Скорее причина коренится в самом обществе, которое в 50—60-е годы претерпевало ряд масштабных, прежде всего мировоззренческих, изменений, связанных с завершающим этапом индустриальной модернизации страны.

Следует заметить также, что архитектор партийного строительства Н. С. Хрущев был слишком самобытен, слишком непредсказуем, слишком угловат, чтобы полностью раствориться в предложенной ему роли. Как справедливо было отмечено, он ощущал себя иной раз народным вождем в архаичном значении этого слова, защитником трудящихся от бюрократии, носителем высших социалистических ценностей.[844] В этой своей двойственности он был равно неприемлем и партийными иерархами, не знающими, что им принесет завтра, ни рядовыми гражданами, видевшими в Хрущеве олицетворение бюрократии.