Хрущевская «Оттепель» 1953-1964 гг

На январском (1955 г.) пленуме ЦК КПСС Н. С. Хрущев подверг резкой критике тезис о том, что на определенном этапе социалистического строительства легкая промышленность может и должна развиваться опережающими темпами по отношению к тяжелой индустрии. Хрущев назвал эти рассуждения глубоко ошибочными, чуждыми духу марксизма-ленинизма, отрыжками правого уклона, враждебных ленинизму взглядов, которые, как он отмечал, проповедовали А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и другие. Подводя итог сказанному, Хрущев охарактеризовал выступление Маленкова в августе 1953 года как дешевку, рассчитанную на снискание дешевой популярности.[446]

Дискуссия по этому вопросу завершилась на февральской (1955 г.) сессии Верховного Совета СССР, где многие выступавшие высказывались за непоколебимость линии на преимущественное развитие тяжелой индустрии. Показательна в этом отношении речь Н. А. Булганина, в которой говорилось, что «тяжелая промышленность славно послужила делу построения социализма и укрепления независимости нашей Родины, и в этом мы всегда следовали и будем следовать указаниям Великого Ленина и верного продолжателя его дела И. В. Сталина».[447] Окончательную точку в вопросе о соотношении производств групп «А» и «Б» поставил ХХ съезд КПСС. Негативная оценка давалась в отчетном докладе Н. С. Хрущева и выступлении Секретаря ЦК КПСС М. А. Суслова. Хрущев, в частности, говорил: «Нашлись «мудрецы», которые начали противопоставлять легкую промышленность тяжелой индустрии, уверяя, что преимущественное развитие тяжелой индустрии необходимо было лишь на ранних ступенях советской экономики, а теперь нам осталось только форсировать развитие легкой промышленности. Понятно, что партия дала должный отпор попыткам умалить результаты, достигнутые в социалистическом строительстве, а также поправила прожектеров и фантазеров, которые, оторвавшись от реальной действительности, вносили вредную путаницу в коренные вопросы развития социалистической экономики».[448]

Относительно реформ в сельском хозяйстве следует сказать, что примерно с середины 50-х годов аграрный курс 1953 года, стержнем которого была ставка на материальную заинтересованность колхозников, на подъем личных подсобных хозяйств, претерпел серьезные изменения. Наступление на личные подсобные хозяйства началось в марте 1956 года, когда принимается постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об уставе сельскохозяйственной артели и дальнейшем развитии инициативы колхозников в организации колхозного производства и управлении делами артели», в котором наметилась тенденция к сокращению приусадебного участка колхозника. Здесь же был закреплен принцип ограничения количества скота, находящегося в личной собственности колхозников. 27 августа 1956 года постановлением Совета Министров СССР колхозникам и другим гражданам, держащим скот в личной собственности, запрещалось использовать в качестве корма для скота хлеб, крупу и другие продукты, приобретаемые в государственных и кооперативных магазинах.[449] При отсутствии других доступных источников обеспечения личного хозяйства кормами, не считая, естественно, сенокоса и огорода, это постановление ставило крестьянина в тупик. Ему приходилось либо нарушать только что принятое постановление, либо сокращать количество скота в своем хозяйстве. В целом вся последующая аграрная политика Хрущева ограничивала и сводила на нет всякую личную материальную заинтересованность крестьян-колхозников, что приводило к опустению российских сел и деревень.

В значительной степени борьба с частной инициативой проводилась в угоду советской идеологии коллективизма. Возможно, часть руководителей среднего звена вполне искренне верила в успех коллективных форм обработки земли, однако борьба с личными хозяйствами для представителей высшей власти определялась исключительно государственными интересами. В то же время не понимать всю степень опасности сельскохозяйственного кризиса, усугубление которого происходило за счет политических и идеологических игр на аграрном пространстве, ни Хрущев, ни в целом партийное руководство не могли. Поэтому определенные провалы в этой области были признаны довольно скоро.

В конечном счете, для нашего исследования важен тот факт, что такие настроения, такая дискуссия вообще могли возникнуть на самом высоком уровне политического руководства. Вполне понятно, что до 1953 года открытая постановка альтернативных вопросов, касающихся определения экономической стратегии партии, вообще не представлялась возможной.