Хрущевцы

"Марксист" Тито поднял большой шум вокруг проблемы области Венеция-Джулия, утверждая, будто Советский Союз не помогал ему вернуть себе эту область, которую он считал совершенно югославской территорией, тогда как относительно Косовы, которая действительно была албанской, этот горе-марксист не То что не поднял вопрос о передаче ее Албании, которой она принадлежала, но и лез из кожи вон, чтобы он был обойден молчанием. Белградская клика отдавала косовцев на поток и разграбление под предлогом того, будто они были баллыстами, а позднее попыталась пожрать и всю Албанию, чтобы превратить ее в седьмую республику Югославии.

Информбюро раскрыло измену югославских ревизионистов, и это явилось одним из его исторических дел и результатом революционной бдительности Сталина. Тито был осужден и изобличен по вполне неоспоримым причинам, которых было невесть сколько, и время целиком и полностью подтвердило эту измену. В этом правильном акте, который последовал за терпеливой работой, сначала в виде товарищеского разъяснения, затем упрека и, наконец, осуждения, принимали участие все коммунистические и рабочие партии, причем не потому, что они "подчинились своевольному решению Сталина", как это на них клеветали, а потому, что они на основе приведенных неопровержимых фактов, убедились измене югославских лидеров. Позднее все указанные партии, кроме Албанской партии Труда, слизнули отплеванное - сказанное и одобренное против Тито и титизма. Лидеры этих партий один за другим выступили с самокритикой, совершили к нему паломничество и поцеловали у него руку, принесли повинную голову и заявили ему, что он был "настоящим марксистом-ленинцем" тогда как Сталин, по--ихнему, был "антиленинцем, преступником, невеждой, диктатором".

План Хрущева, как это показали все его неоднократные шаги и деяния, заключался в том, чтобы своей поездкой в Белград реабилитировать Тито и осудить Сталина за "провинность" и "ошибку", которые он якобы допустил в этом отношении. В целях доведения до конца этого дела, Хрущев, никого не спросив, принял одностороннее решение и ликвидировал Информбюро. В связи с этим вопросом он поставил нас перед fait accompli (По-французски: совершившийся факт.) на встрече, устроенной в Кремле по вопросу, который совершенно не имел отношения к Информбюро.

Хрущев огласил решение и, пропев Информбюро заупокойную молитву, сказал: "Когда я сообщил об этом Неру, он остался доволен и сказал, что это умное решение, которое будет одобрено всеми". Весть о роспуске Информбюро получил сначала закоренелый индийский реакционер, а уже затем наши коммунистические партии(!). Помимо всего прочего, этот факт показывал, кто был этот ренегат, этот троцкист-ревизионист, пришедший к руководству Советского Союза и Коммунистической партии Советского Союза.

Ухищренными, троцкистскими формами и методами - лестью, шантажом, упреками, угрозами - Хрущев пытался прибрать к рукам все мировое коммунистическое движение, "дирижерской палочкой" править всеми остальными партиями, которые, естественно, без прямого указания с его стороны, объявили бы Коммунистическую партию Советского Союза "партией-матерью" и даже признавали бы, как говорила скрытый агент советских ревизионистов, Лири Белишова, которую мы раскрыли позднее, что "Хрущев - наш отец"!). Именно в этом направлении и вели работу Хрущев и хрущевцы.

Хрущевцы, конечно, начали эту работу еще при. жизни Сталина, за спиной у него. Это убеждение подкрепляется у нас и опытом наших взаимоотношений с советскими руководителями, грубым обращением с нами на купеческий манер Микояна и еще кое-кого другого.

А после смерти Сталина их наступление, направленное на разрушение социализма в остальных странах, становилось все более мощным. Хрущев, как и в Советском Союзе, стал подстрекать в Болгарии, Чехословакии, Польше, Румынии, Венгрии, а также в Албании антимарксистских, замаскированных и изобличенных элементов. Хрущев и его сообщники стремились поставить под свой контроль этих людей там, где они стояли в руководстве, а там, где нет протащить их путем ликвидации надежных руководителей интригами, путчами или же покушениями, какое хотели совершить на Сталина (и, пожалуй, вполне вероятно, что они совершили его).

Сразу же после смерти Сталина умер Готвальд. Странная, скоропостижная смерть! Тем, которые знали Готвальда, никогда не могло и в голову приходить, что тот здоровый, сильный и живой мужчина умрет ... от гриппа или простуды, схваченной, дескать, в день похорон Сталина.

Я знал Готвальда. Когда я съездил в Чехословакию, я встретился с ним в Праге; мы долго беседовали о наших заботах. Он был скромный, искренний, скупой на слова товарищ. В беседе с ним я чувствовал себя непринужденно; он слушал меня внимательно, время от времени делая затяжки из своей трубки и с большой симпатией говорил мне о нашем народе и о его борьбе; он пообещал помочь нам в создании промышленности. Он сулил мне не горы и не чудеса, а очень скромный кредит, который предоставляла нам Чехословакия.