Хрустальная колыбель

— О, прекраснейшая… — Хаффиз, видимо, по-своему понимал, что такое покорность. Он не успел договорить, и его оторванная голова лежала на её ладони. — О, прекраснейшая из великих, величайшая из прекрасных! — Говоря, он ухитрялся слизывать собственную кровь с запястья Гейры. — У тебя ведь есть вопросы, на которые я, ничтожнейший из магов, знаю ответ. Это для меня нестерпимая мука — знать, что могу услужить немедленно, но ждать, пока ты позволишь.

— Для меня нестерпимая мука — слышать твой писклявый голос. — Гейра внимательно посмотрела в глаза Хаффизу и, не обнаружив там ничего, кроме почтительного трепета, приткнула голову в руки обрубку, стоявшему неподвижно в почтительном поклоне.

Маг водрузил свою голову на место, и капельки крови впитались в образовавшийся рубец.

— Смею заметить, досточтимая Хозяйка, что тебя мучают сомнения: удастся ли проскользнуть мимо инферов и остаться в живых… — заговорил Хаффиз как ни в чём не бывало. — Посреди Небытия расстояния ничего не стоят, если точно знаешь, куда хочешь попасть.

Проповедник читал, и Резчик медленно, но верно сходил с ума, борясь со сном. Очередная глава очередной книги казалось ему воплощением мировой скуки, но уговор есть уговор. Одна голова — хорошо, а две — тоже неплохо, если есть возможность оценить и творчески переосмыслить мысли друг друга. Только когда же это кончится, и можно будет снова посетить Дивный Сад, где безо всякой пользы слоняются скучающие нимфы. В обитель Древних можно было проникнуть через окно, но всякий раз — через другое, и только Брик каким-то непостижимым образом чуял, через какое именно. Теперь у них была договорённость: Траор должен выслушать свежую писанину отца Брика, а тот в знак благодарности за внимание указывал ему путь, ведущий к нимфочкам. Порой это было окно, а иногда нужно было вытащить из стены пару грубо отёсанных глыб, а порой — просто пройти сквозь каменную кладку. Резчик даже заподозрил, что после исчезновения Хомрика замок, признав Проповедника своим хозяином, открывал вход там, где хотел сам Брик.

«…и стремление к совершенству — самая полезная и самая бессмысленная трата времени. Этому может посвятить себя только тот, у кого в запасе целая вечность или хотя бы иллюзия вечности. Все прочие вынуждены довольствоваться тем, что имеют, и это обусловлено так называемым Законом, которым сковал Небесный Тиран всех и каждого, кроме, разумеется, тех, чья воля нашла опору в недрах Небытия. Стремление к совершенному удовольствию — вовсе не стремление к конечной цели, поскольку после её достижения невозможно двигаться дальше. Таким образом, мы делаем единственно верный вывод: совершенство — это смерть, и совершенное удовольствие тоже связано со смертью и муками, которыми она сопровождается. Наслаждение через страдания — только они могут дать то многообразие выбора, к которому стремится алчущий дух…»

— Каково сказано?! — сам себя похвалил Проповедник и упёрся взглядом в своего явно неблагодарного слушателя. А ведь, казалось бы, эта тема, совершенное наслаждение, должна быть ему наиболее близка и приятна.

— Я восхищён, мэтр! — бодро воскликнул Резчик. — А теперь, обогатив себя знаниями, неплохо было бы прогуляться и проверить на практике правильность твоих выводов.

— Давно бы сюда приволок какую-нибудь нимфу, — проворчал Брик. — Не надоело мотаться туда-сюда?

— К нашему глубокому несчастью, эти нежные, но совершенно тупые существа совершенно не приемлют насилия. Думаешь, я не пытался? Только схватишь её за волосы, начинаешь тащить куда следует, так она сразу как будто дохнет и рассыпается, словно усохший цветочек. — Резчик вовсе не жаловался на судьбу, он просто делился наблюдениями, которые казались ему весьма занимательными. — В другой раз приходишь, а она, та же самая, — тут как тут, только уже не ухватишь. Всё так же пляшет, смеётся, цветочки нюхает, но только тебя для неё как бы нет уже, а попробуешь ухватить — в руках пустота, внутри досада. И, главное, злись — не злись, а толку никакого. Там даже заклинания не действуют. Вот здесь, например, всё нормально: пожелал — получил. — Резчик выхватил из пустоты кружку крепкого черничного вина, медленно выпил и отправил посуду обратно в Ничто. — А там любая моя воля — как будто кто-то мне её обратно в глотку заталкивает. Пару раз чуть не подавился, а потом завязал. А просто так на них смотреть — никакого зла не хватает. Да ну их совсем! Не пойду больше туда… Лучше уж твои бредни слушать. Жаль — Великолепного на них нет. Уж он-то нашёл бы управу! Они б у него поплясали, скоты бесчувственные…

— А может, они и вовсе не приспособлены к тому, чего ты от них хочешь, — предположил Проповедник, не переставая затачивать очередное воронье перо. При этом он успевал сочувственно смотреть на своего говорливого собеседника. — Нимфы, бабочки, ягодки, цветочки… Всё это порождения больного воображения сам знаешь кого. Может, в них только и есть вид один? А?

— Да? А дети у них, по-твоему, откуда берутся? В капусте находят? Из кувшинок вылупляются?

— Какие ещё дети? Ты ничего мне об этом не говорил.