Хрустальная колыбель

За ночь он успел добраться почти до самого замка. Теперь тёмно-серая, почти чёрная стена возвышалась не более чем в полутора лигах, но идти среди бела дня по открытой местности Пров не рискнул, тем более что между крохотным овражком, где он затаился до времени, и рвом, опоясавшим замок, то и дело проносились конные разъезды. Всадники с опаской поглядывали на опущенный перекидной мост, поперёк которого лежала дохлая лошадь, запряжённая в поваленную набок крытую повозку, и на распахнутые ворота, одна створка которых едва держалась на последней петле.

Теперь оставалось дождаться темноты и идти туда, в пасть чудовища, к воротам в Ничто, готовым в любое мгновение распахнуться, чтобы оттуда выползли те, на кого ополчились Геккор, владыка ветров, и Зеус, повелитель молний, судия над богами и душами умерших. Что там не поделили Владыки — это уже другой вопрос. Тому, что порассказал Служитель, можно верить, а можно — и не очень, а вот Зеус с Геккором зря пугать не будут. Хотя не пристало волхву задумываться о том, какой смысл заложен в воле богов. Главное — чтобы обряд был совершён безупречно и жертвы попали именно туда, куда следует. Пров осторожно развязал свою дорожную торбу и разложил на небольшом плоском булыжнике четыре мешочка, в каждом — по дюжине зёрен дюжины злаков, шмат пчелиных сот с загустевшим прошлогодним мёдом, кусок вяленой оленины, в которой застрял наконечник стрелы, пряди волос прекраснейших из невест рода Енота, а ещё — кусочки ткани, пропитанные кровью лучших охотников рода Енота. Каждому из владык четырёх стихий должно достаться поровну, чтобы взаимные обиды не помешали им объединить усилия. Зеус, повелитель молний, судия над богами и душами умерших, разверзнет небесную твердь и обрушит небесный огонь на гнездо скверны; Геккор, повелитель ветров, пошлёт невиданный ураган, перед которым будет бессильна ворожба прислужников Нечистого; Хлоя, владычица Великих Вод, обрушит на этот берег гигантские волны, перед которыми не устоит ни одно строение, созданное людьми; а таинственная Го, царица плодородия, Мать-Земля, поглотит в своих бездонных недрах всё, что останется после буйства огня, ветров и вод. Перед тем как отправиться в путь, Пров хотел приготовить жертву и для Яриса, но потом решил, что там, где сойдутся стихии, богу войны делать уже нечего.

Прошлой ночью, когда землепашцы, зачем-то вышедшие чуть ли не всем селищем на ночную прогулку, окружили стоянку их маленького отряда, Пров скрылся вовсе не потому, что боялся пленения. Он был почти уверен, что Орвин и Герант не дадут в обиду ни себя, ни его… Но волхв понимал, что, оставшись тогда у костра, он будет вынужден разделить стол и кров с теми, кого он вынужден будет вскоре обречь на гибель. После свершения ритуала здесь на сотню лиг вдоль и поперёк будет безжизненная пустыня, к которой ещё не скоро посмеет приблизиться кто-нибудь из смертных. Но если такова воля богов, значит, иного пути просто нет, и только так можно избежать бедствий куда более страшных.

Накануне волхву так и не удалось сомкнуть глаз, а ожидание обещало быть долгим. Пров пристроился под раскидистым кустом шиповника, склонившимся с края оврага, и задремал, пообещав самому себе, что сон будет чуток, и пробуждение придёт при малейшем подозрительном шорохе.

Если не бояться обжечься, можно подавать Зеусу молнии… Если не бояться высоты, можно нести за Геккором облачный шлейф… Если не бояться сырости, то можно перебирать несметные сокровища Хлои и складывать на дне морском прекрасные мозаики из рубинов, изумрудов и жемчугов, а если не хватит какого-нибудь аметиста, чтобы изобразить фиолетовый зрачок богини, там, на поверхности, осталось ещё немало кораблей… Если не бояться червей, то можно слиться с таинственной Го и стать частью земного плодородия, чтобы потом прорасти цветком, рыжим, покрытым крупными конопушками… Но молнии почему-то жгли ладонь, облака никак не давались в руки, по драгоценным мозаикам пробегала донная волна, и вздыбленный песок впитывал в себя бесчисленные самоцветы, а проклятущие черви ползли мимо, не обращая никакого внимания на аппетитный кусок плоти, стремящийся стать частью вечного движения жизни. По солнечной лужайке вприпрыжку бежал хромоногий сатир, а две чудные нимфы нарезали вокруг него круги. Временами они оглядывались на Прова и с весёлым смехом показывали на него пальцами… Смотреть на нимф было приятнее, чем становиться свидетелем собственных неудач, и от этого сон волхва утратил первоначальную чуткость.

— Бар-бар-бар-бар-бар! — Речь стражника, одетого в короткую лёгкую кольчугу, была непонятна, но острие короткого копья, приставленное к горлу, ясно давало понять, чего тот добивается.