Хрустальная пробка

— Глупец, глупец! Как ты попался! И все это закончено. Из ненависти ко мне. И теперь будешь мстить?

— И даже с большим удовольствием, Добрек. Вспомни мою подругу из Ниццы, танцовщицу из «Оперы». Теперь ты у меня запляшешь.

— Значит, мне грозит тюрьма?

— Не стоит труда! Твои дела плохи. Раз список у тебя отнят, ты сам собой сойдешь на нет, и я буду присутствовать при твоем падении. Вот в чем моя месть.

— Ты думаешь… — завопил Добрек вне себя. — Ты воображаешь, что меня можно задушить, как цыпленка, что я не выпущу когтей в свою защиту. О нет, мой милый, если я упаду, я непременно повлеку за собой и еще кого-то, и этот кто-то будет сударь Прасвилль, сотоварищ Станислава Воранглада, каковой Воранглад предоставит такие улики против Прасвилля, за которые его моментально упрячут в тюрьму. Да, ты у меня в руках. Благодаря этим письмам тебе одна дорога, а для депутата Добрека настанут еще красные деньки. Как? Ты смеешься? Быть может, я выдумал существование эти писем?

Прасвилль пожал плечами.

— Да, они существуют, но у Воранглада их больше нет.

— С каких это пор?

— С сегодняшнего утра. Воранглад их продал два часа тому назад за сорок тысяч франков, а я их перекупил за ту же цену.

Добрек дико захохотал.

— Боже мой, как смешно. Сорок тысяч франков. Ты заплатил сорок тысяч франков и кому же? Николь, не правда ли? Тому самому, кто продал тебе список двадцати семи? Так вот, не хочешь ли узнать, кто такой этот господин Николь? Это Арсен Люпен.

— Я это знаю.

— Может быть. Но чего ты не знаешь, трижды идиот, это то, что я только что от Станислава Воранглада, что вот уже четыре дня как его нет в Париже… ну и штуку же сыграли с тобой. Тебе продали старую бумагу. Сорок тысяч франков. Ну и идиот!

Он ушел, и его хохот еще долго слышал Прасвилль, совсем уничтоженный.

Так, значит, у Арсена Люпена не было никаких улик, и, когда он угрожал, приказывал Прасвиллю, все это было только комедией, шутовством.

— Да нет же, невозможно, — повторял секретарь. — У меня запечатанный конверт. Он здесь, стоит только вскрыть его.

Он не решался его открыть. Держал в руках, вертел, взвешивал… Сомнение закралось в его душу, и он уже нисколько не был удивлен, когда наконец открыл конверт и убедился, что там действительно лежат только четыре чистых листка бумаги.

«Ну что же, — подумал Прасвилль. — Конечно, они меня перехитрили, но еще не все погибло».

В самом деле, это еще не был конец. То, что Люпен действовал с такой дерзостью, доказывало существование писем и что он намерен был приобрести их у Станислава Воранглада. Но так как, с другой стороны, Воранглада не было в Париже, задача Прасвилля заключалась в том, чтобы опередить Люпена и добиться от Воранглада возвращения писем какой бы то ни было ценой.

Победит тот, кто раньше явится.

Прасвилль снова оделся и вышел.

Он сел в автомобиль и велел везти себя к Ворангладу.

Там ему было сказано, что возвращения бывшего депутата из Лондона ожидали к шести часам вечера.

Было только два часа.

В распоряжении Прасвилля было достаточно времени, чтобы выработать план действий.

В пять часов он был на Северном вокзале и разместил в залах ожидания с десяток своих агентов.

С этой стороны он был спокоен.

Если бы господин Николь вздумал атаковать Воранглада, Люпена арестовали бы. Для большей верности был отдан приказ арестовать всякого мало-мальски похожего на Люпена или на его сообщников.

Кроме того, Прасвилль установил тщательный надзор за всем вокзалом, но ничего подозрительного не обнаружил. Без десяти минут шесть сопровождавший его главный инспектор Бланелон сказал ему:

— Смотрите-ка, Добрек.

Это действительно был Добрек. Вид заклятого врага бесил секретаря, он готов был арестовать Добрека тут же. Но по какому праву? За что?

Присутствие Добрека на вокзале доказывало лишь то, что теперь все зависело от Станислава Воранглада. Воранглад владел письмами. Кому-то они достанутся? Достанутся Добреку, Люпену или ему, Прасвиллю?

Люпена здесь не было и не могло быть. Добрек не в состоянии с ним бороться. Не было никаких сомнений, что Прасвилль сделается обладателем этих писем и избежит угроз Добрека и Люпена.

Подходил поезд.

По приказанию Прасвилля комиссар вокзала распорядился не выпускать никого на перрон. Прасвилль вышел один, в некотором отдалении за ним следовали несколько людей, которых вел инспектор Бланшон.

Поезд остановился.

Почти в ту же минуту Прасвилль увидел у выхода из отделения первого класса Станислава Воранглада.

Бывший депутат вышел и подал руку сопровождавшему его пожилому господину, помогая ему сойти.

Прасвилль быстро устремился к нему и сказал:

— Мне нужно с тобой поговорить, Воранглад.

В ту же минуту как из-под земли вырос Добрек, каким-то чудом пробравшийся на перрон, и воскликнул:

— Воранглад, я получил ваше письмо. К вашим услугам.

Воранглад посмотрел на обоих и, узнав Прасвилля и Добрека, улыбнулся:

— Ого, по-видимому, моего возвращения ожидали с нетерпением. В чем же дело? Речь идет об известной корреспонденции, вероятно?

— Конечно, конечно, — ответили оба.

— Слишком поздно, — объявил он.

— Что? Как? Что вы говорите?