Хрустальная сосна

Однажды я пришел с обеда раньше всех и невольно услышал обрывок его разговора: телефон у нас стоял на тумбочке за ненужным кульманом, и он не заметил меня.

- Оля… - непривычным, умоляющим тоном говорил он. - Ну пожалуйста… ну Оль… Я очень тебя прошу, давай… Я вышел из комнаты, постаравшись сделать это бесшумно. Мне было до невозможности жалко Лаврова. Потому что он казался мне таким же потерянным, как и я сам. Хоть и по другой причине.

*-*

**Как- то раз к нам пришел Славка и, ни слова ни говоря, выложил на мой стол большой черный пакет. Я сразу не понял, что это такое. Потом вспомнил, что в колхозе Славка носил с собой маленький, почти игрушечный пластмассовый фотоаппарат, который и назывался как-то несерьезно -то ли "Салют", то ли "Привет". И постоянно щелкал им, только никто не верил, что получится. Но, как видно что-то все-таки получилось.

Славка вытряхнул и разложил по столу очень маленькие, но четкие фотографии. Я стал их рассматривать, по одной поднося к глазам. И мне казалось, что я падаю без парашюта.

Мы на берегу у речки. Кучей стоим. А вот Катя рядом со мной - я и не помню даже, что он нас так фотографировал. Вот сидим у костра; у меня рот приоткрыт, значит -пою. Я у АВМ с кучей травы на вилах. А вот я у измельчителя, забрасываю охапку в его пасть. Сидим в столовой - я бородатый, рядом Володя, с другой стороны - Катя. Опять Катя… Мы со Славкой обнявшись - кто-то щелкнул нас с ним; вероятно, Костя. Мы сидим на скамеечке у автобуса, режемся в карты, Степан смотрит искоса и очень хитро. Мы со Степаном в обнимку, рядом дядя Федя, кепку с головы стащил. Не помню, когда это я со Степаном обнимался… Хулиганская фотография - спящая Вика на полянке возле кострища, лежит почти голая, ветер сдвинул полотенце… И опять у реки, я по пояс в воде, кругом фонтан брызг.

И еще было несколько цветных слайдов. Это снимал уже не Славка, а кто-то из ребят. Белые палатки, неизменная рыжая Вика, я с гитарой, кусок чьей-то ноги и вечер. Синеющий вечер, сиреневая дымка, красное солнце, падающее в провал между островом и горой… Я сжал виски руками. Господи - неужели*все это было*?

*-*

А потом однажды вечером дома раздался звонок в дверь. Я открыл, не глядя, тем более, в нашей двери не было глазка. На пороге стояла мама…

Вот уж кого я ждал увидеть меньше всего - хотя, как мгновенно успело пронестись у меня в голове, не был у родителей больше трех месяцев.

Если бы встреча была запланированной, я забинтовал бы руку, чтоб оттянуть открытие. Но сейчас мама застала меня совершенно врасплох. Я даже не успел спрятать руку за спину.

- Так, - сказала она. - Признавайся, что у тебя случилось? Почему ты к нам глаз не кажешь?

Мамина проницательность, к которой я должен был привыкнуть за двадцать пять лет, в очередной раз сразила меня наповал. Я покорно протянул ей искалеченную руку.

Была немая сцена. Впрочем, немой оставалась недолго. Мама начала разбирательство, в результате которого, как я и предполагал, причиной всех бед оказались моя женитьба и уход из родительского дома. Когда мама, словно угадывая абсолютно все, спросила меня, почему дома нет Инны, я вынужден был признаться, что моя жена уехала на стажировку в Москву. Накал страстей достиг такого градуса, что мне хотелось уйти даже из своего дома. Причем, как всегда, парадокс ситуации заключался в том, что каждая отдельная мамина фраза была абсолютно правильной, но по отношению ко мне и в целом все получалось так надоедливо, ужасно и несправедливо, что в самом деле единственным выходом оставалось куда-то бежать. Хотя теперь я уже и не знал, куда.

Мама стала настаивать, чтобы на время отсутствия Инны я переехал жить к ним, где получу должный уход: чистую одежду, еду, и так далее. При одной мысли о возврате к родителям мне стало плохо, я знал, что лучше буду жить один, ходить черт знает в каком виде и голодать, нежели провести с мамой хотя бы два дня. Я изо всех сил сдерживался, чтобы не разругаться с ней всерьез, поскольку знал -будет еще хуже.