Я сидел на бревне, трогая струны. Наслаждаясь этим вечером, темнеющими окрестностями и самой своей молодостью, вечной и обещающей…
На память приходили обрывки полузнакомых песен. Отрывочные строки, плывущие на кусочках мелодий - нечто очень личное и совершенно тайное, чего я не открывал никому. Даже Инне - впрочем, в последние годы она стала после равнодушной к моей игре и песням, которые так любила раньше.
Для такой невнятной игры требовалось полное одиночество, и его так сладко было испытывать здесь. На кухне, по моему разумению, никого не было, да и в палатках тоже. И я очень удивился, услышав из столовой какие-то бормотания, потом грохот деревяшек и звон падающей посуды. Наверное, две крысы не поделили горбушку хлеба - но откуда тогда взялись голоса?
Так или иначе, момент интимного уединения был утерян.
Я с сожалением отложил гитару и отправился на кухню. Из-под навеса навстречу вышел Аркашка. Одна половина морды у него была красной, словно он долго спал в одном положении. Так, - подумал я. - Кажется, кое-что проясняется. Столовая хранила следы потасовки. Несколько кружек валялось на полу, из опрокинутой банки с цветами разлилась лужа, и капли воды глухо стучали в пыли, стекая в щели между досками стола. А в углу на скамье сидела Катя.
Волосы ее были растрепаны, футболка перетянута на один бок, очки лежали на столе. Она сидела, прижавшись щекой к столбу и сцепив перед собой руки, и неотрывно смотрела вдаль. Я все понял. Молча подобрал кружки, поставил банку, долил в цветы свежей воды из фляги. Потом прошел за стол и сел напротив Кати. Она молчала, глядя в сторону.
- Скучаешь? - мягко спросил я.
Катя не ответила. Только одернула футболку и посмотрела на меня. Только сейчас, без очков, я заметил, что глаза у нее голубые-голубые, словно незабудки. И в незабудках этих, как роса, стояли слезы.
- Послушай, Катюш, знаешь что? - предложил я, коснувшись ее руки.
- Что?… - встрепенулась она, выдергивая ладонь, словно перед ней по- прежнему сидел Аркадий.
- Пойдем с нами вечером на ферму за молоком, а? Со Славкой и со мной?
- На ферму?…
- Да, на ферму. За молоком. Полчаса туда и полчаса обратно. Дорога успокаивает. Пойдем?
- Со Славой?
- Ну да. Мы с ним вдвоем каждый день туда ходим.
- Пойдем… Только я вам зачем нужна? Вы же без моей помощи молоко дотащите.
- Ни зачем. Просто так. Для единения с природой. Будешь идти рядом и веселить нас.
- Ладно, - улыбнулась наконец Катя. - Согласна, буду веселить. Когда вы идете?
- Часов в десять.
- Хорошо. Я сейчас, наверное, вздремну. Разбудите, когда соберетесь, ладно?
*-*
Вечерняя дорога купалась в пыли.
Небо было высоким и чистым-пречистым., без единого облачка. Солнце опускалось за нашими спинами, и длинные тени, извиваясь по ухабам, быстро бежали впереди нас. Еще около кладбища мы услышали гудение дизеля.
- Катюша, подожди нас у изгороди, - сказал я, когда мы подошли к ферме. - Там ужасно грязно.
- Нет, я с вами, мальчики! Не хочу одна оставаться. Вдруг бык какой- нибудь выскочит!
Мы получили две полные фляги, не спеша вышли на дорогу и остановились у обочины.
- А теперь что будем делать? - спросила Катя.
- Теперь будем торжественно распивать вечернее молоко, - ответил Славка. - Право первого глотка отдаем тебе. Мы держали тяжелую флягу, а Катя пила через край, наклонив ее к себе.
- Ух…- Катя перевела дыхание, оторвавшись от фляги. - Давненько не пила я столько парного молока… Красный диск солнца медленно исчезал в расселине между горами и островом. От него исходило розовое свечение, призрачный цветной туман, обволакивавший все вокруг: остров, горы, речку и дорогу, и нас троих, стоящих на ее обочине.
- Как здорово, мальчики…- вздохнула Катя. - Каждый день буду с вами ходить, если не прогоните…
*-*
У вечернего костра все было по-прежнему. Я играл, пел, народ слушал и подпевал. Я специально сидел в самом дыму, чтобы не мешали комары. Славка устроился рядом, Катя заботливо обмахивала его зеленой веткой.
Когда я отложил гитару, начались танцы. Катю Аркашка уже не приглашал. Он вообще не танцевал - видать, помнил-таки про свою больную ногу.