Хрустальная сосна

Как ни странно, я все-таки привык к своему увечью. То есть не то, чтобы привык, но смирился с неизбежностью и старался приноровиться делать все одной рукой. Потому что постепенно понял: от постоянных самоистязаний рука заново не отрастет, но жизнь становится все чернее. Но я был один, а людей оказывалось много. И каждый, кто видел, кидал на меня сочувствующий взгляд. Я понял, что увечный человек обречен жить под настильным огнем внешнего сочувствия, которое при бесконечном повторении изо дня в день может свести с ума. Я радовался, что сейчас зима и на улице, в перчатках, моя рука была не так заметна. Но в магазинах я чувствовал себя неуютно. Однажды пришлось стоять в очереди за майонезом: в последнее время я пристрастился по вечерам есть самый простой в приготовлении продукт — вареные вкрутую яйца. Политые майонезом, они становились не такими противными, а можно сказать, даже приятными, особенно если использовать не просто в качестве еды, а как закуску к неизменной водке. Одно было плохо: замечательный соус вдруг почти полностью исчез из магазинов.

И вот мне повезло, я наткнулся на майонез в соседнем магазине. Около отдела толпилась огромная очередь: с середины декабря, люди, ни во что уже не веря и боясь очередного повышения, стали запасать продукты для нового года. Народ волновался; задние напирали на передних, возмущенно крича:

— По две банки в одни руки! По две!!!

Передние злобно огрызались и требовали у продавщицы, кто сколько хотел. Той было без разницы, кому и сколько продавать, она отпускала механически, не слушая криков. Пластмассовые ящики пустели на глазах.

Я стал прикидывать: хватит мне или не хватит? Вроде должно было хватить, поскольку передо мной осталось человек восемь. Я заранее полез за кошельком, чтобы достать деньги и набрать точную сумму, будучи уверенным, что в такой толчее продавщица наверняка обсчитает со сдачей.

— Товарищи, не стойте! — вдруг зычно гаркнула она. — Два ящика всего осталось!

Стоявшая впереди огромная тетка методично сгружала в авоську десять банок. Небось, на весь отдел или сектор, или что там у нее, салаты обеспечивала. Но мне все-таки должно вроде бы хватало.

— …Сынок, сынок! — кто-то сзади потянул за рукав.

Я обернулся — меня тормошила незнакомая старушка в сером пуховом платке. Сейчас к чему-нибудь прицепится — подумал я. — Скажет, что я тут не стоял, или еще что-нибудь в этом роде.

— Сынок, что же ты в очереди-то стоишь! — совершенно неожиданно запричитала она. — Кончится же, тебе-то и не достанет! Я смотрел непонимающе.

— Ты же инвалид! — пояснила старушка и закричала на весь магазин: — Товарищи и граждане! Пропустите сынка без очереди! Он в Афганистане воевал, вон у него рука искалеченная, глядите! Ко мне сразу потянулись взгляды. Кто-то сочувственно вздохнул, кто-то проворчал, что их много развелось. А стоявший сзади мужчина в каракулевой шапке пирожком сердито буркнул:

— Инвалид, тоже мне! Какой Афганистан! Небось по пьяни на рыбалке отморозил!

— Не воевал я, мамаша, — громко ответил я. — И никаких льгот не имею.

Спасибо за сочувствие, но пальцы мне на работе оторвало…

Майонеза мне не хватило.

Я вышел на улицу злой и удрученный. Не майонезом, нет — черт с ним вовсе, не купил сегодня, так завтра может повезти, или послезавтра. Но инвалид…

В ушах застряли, как когда-то после речи оперотрядского командира Сережи, слова сердобольной старушки. Инвалид, инвалид, инвалид… Я, здоровый мужчина двадцати пяти лет, у которого не хватает всего трех пальцев — пусть на правой руке! — инвалид?! А ведь, если разобраться — в самом деле инвалид. Чертить я не мог, писать не мог, гайки заворачивать правой рукой — тоже. А больше ничего и не умел. С работы меня вот-вот должны были выжить, дом стал пуст и одинок. Неужели мне в самом деле маячила перспектива библиотеки, пристанища старых дев и инвалидов… Так я шел по улице, полный отчаяния и противной жалости к себе.

— …Ребята, помогите, а!!

Голос вывел из оцепенения — незнакомый мужик кричал из раскрытой дверцы желтых «жигулей»:

— Толкните в раскачку, а! Сел в яму, не могу выехать!

Кроме меня и еще одного парня в синей куртке поблизости никого не было. Забыв про руку, я поставил дипломат в сугроб и полез к машине. Она действительно здорово завязла в снегу, наметенным снегоочистителем. Мы с парнем налегли на багажник. Мужик газовал, умело раскачивая машину вперед и назад. Но она оказалась тяжелее, чем казалась с виду — мы давили изо всех сил, машина вроде ползла вперед, но в самый последний момент нам не хватало сил, чтобы вытолкнуть колеса на твердое покрытие.

— Ну… — прохрипел мой напарник. — Давай сейчас навалимся как следует. Чуть-чуть осталось…

Мы навалились. Всей тяжестью тела я пытался вытолкнуть машину из проклятого снега. Покалеченной руке стало больно. Но я не обращал внимания.

Инвалид?! Я вам покажу инвалида! Мать вашу сучью, дышлом крещенную… Инвалид?! Не дождетесь! Не дождетесь, я еще что-то могу… Машина взревела, выбросив тугую струю снега, и вдруг свободно покатилась вперед. Владелец тормознул и вылез наружу:

— Ну спасибо, ребята выручили!