Хрустальная сосна

Мне стало ясно, что лучше ударить его ногой. С размаху в пах — чтобы боль пронзила его снизу вверх, как острие кола. Чтобы он согнулся, схватившись живот. И тогда можно будет двинуть еще раз и сбить его на пол. А потом, уже лежачего, пинать в лицо, топтать обеими ногами, месить в кровь и в тесто — бить до тех пор, пока он шевелится, и плевать, что мне за это будет.

— Врет он вам, — пояснил я парням. — Ничего она ему не давала.

Вот разве что так пару раз…

Я занес ногу для удара — Аркашка проворно отбежал в дальний угол.

— Смотрите на него! — орал он. — Это же форменный псих! Псих!!!

Его в дурдом надо отправить, а он тут расхаживает на свободе!

Перед глазами встал красный туман. Уже ничего не видя, я кинулся за ним

— и не сразу понял, почему не могу его достать. И только спустя секунду осознал, что меня — в самом деле, как сумасшедшего! — держат сзади двое парней, только что слушавших Аркадия. Пелена спала; я словно увидел все со стороны, мне стало пусто и противно. Я дернулся, вырываясь, — кажется, угодил-таки локтем в челюсть одному из защитников. Я плюнул им под ноги и пошел прочь. Проходя мимо Аркашки, я еще мог остановиться и быстро дать ему под дых. Но я не сделал даже движения в его сторону.

Тяжело дыша, как загнанная лошадь, я поднялся на второй этаж, где был наш сектор. Навстречу, весело переговариваясь, шли начальник, Мироненко и Лавров с Рогожниковым: наступило время обеда. Я не мог идти с ними. Слушать их разговоров и вступать в них. Я хотел убить начальника, который лишил меня тринадцатой зарплаты, и спортивного здоровяка Мироненко, и паскудного Аркашку и всякого, кто бы попался на пути… Свернув в боковой коридор, я переждал, пока они пройдут. Потом зашел в комнату и тяжело опустился за свой стол. На душе было непередаваемо гадко: я только что пытался избить человека. Особенно удручало, что я так и не смог этого сделать, не успел даже раз ударить его, и злость так и не нашла разрешения… Я сидел, тупо глядя на свой пыльный кульман и не мог сосредоточиться.

За шкафом раздалось шевеление. Ну конечно, Виолетта была тут, раз комната оказалась незапертой. Я поднялся и прошел туда. Она сидела, как обычно и, подняв голову, смотрела на меня снизу вверх. Я молча опустился на стул.

— Женя, что с тобой? — обеспокоенно спросила она. — На тебе лица нет…

— Вета… Я… — я облизнул пересохшие губы. — Я уже до ручки дошел.

Сейчас только что едва не избил человека…

Она молчала, и я тоже помолчал.

— Я не знаю, что делать… Что со мной происходит, дальше уже некуда.

— Послушай, Женя… — вдруг тихо спросила она. — Когда… Когда ты в последний раз был с женщиной?

— С женщиной?! — изумленно переспросил я; меньше всего я думал сейчас о таких вещах. — Не помню… Кажется, в начале июня… Да, или даже в конце мая…

— Господи, какой ужас… — всплеснула руками Виолетта. — Как ты живешь? Разве можно так жить?

— А что — это так важно?

Я в самом деле давно уже не задумывался об этом.

— Для мужчины в твоем возрасте это не просто важно, а имеет самое главное значение…

— Но… Но жена уехала… И не возвращается. И…

— Вот это уже неважно, — твердо ответила Виолетта. — Точнее, именно поэтому ты должен начать новую жизнь. Изменить своим привычкам. И прежде всего ощутить себя мужчиной. А это можно только с женщиной…

— С женщиной… — растерянно повторил я. — Но… Но у меня практически не осталось женщин, с которыми бы я общался… В последнее время я общаюсь только с тобой…

— Только со мной, — задумчиво проговорила она. — Только… А ты хочешь меня?

— Да, — ответил я, не задумываясь, потому что в общем это было правдой, несмотря на ее возраст и наше давнее знакомство. — Хочу. Тебя.

— Если действительно хочешь — бери…

— Когда и где? — смеясь, спросил я, не придавая разговору значения.

— Здесь. И сейчас.

— Ты… серьезно?… — проговорил я враз севшим голосом.

Вместо ответа Виолетта подошла и, задумчиво улыбаясь, наступила на мой стул, уперлась коленом мне в грудь, точно хотела взобраться куда-то повыше. Продолжая улыбаться, неторопливо отвела свою черную шелковую юбку — так, что медленно обнажилась вся ее нога. Выше, выше, еще выше — пока не показался плотный край той части колготок, которая никогда не открывается на полностью одетой женщине… Вид этой потаенной, не предназначенной чужому взгляду детали ударил меня наотмашь, и я вдруг ощутил запах — когда-то знакомый, но совершенно забытый запах капрона, нагревшегося от живого женского бедра…

— Хочешь меня? — совсем тихо проговорила Виолетта. — Так возьми тогда скорее.

Дрожащими руками я обхватил ее толстую ляжку. Я все еще не воспринимал происходящего всерьез, но прикосновение к женскому телу — само осязание которого я уже практически забыл — пронзило внезапным, ошеломляющим желанием.

— Да… — пробормотал я, не в силах оторваться.