Хрустальная сосна

Я заводил себе новых женщин и расставался с ними через некоторое время. Ни одна из них не претендовала на серьезные отношения — вероятно, тоскуя телом и душой по уехавшей Вике, я подсознательно выбирал себе любовниц похожих даже характером на нее. Они приходили и уходили, сменяли одна другую, не оставляя в душе малейшей зацепки. Наверное, просто все они оказывались гораздо хуже Вики. Я не говорю в отношении постели: было глупо даже надеяться найти вторую такую же идеально подходящую сексуальную партнершу как в чисто физическом плане, так и по темпераменту. Только оставшись без Вики, я по-настоящему оценил ее уникальность — ее религиозное поклонение сексу и строгое отграничивание от всего прочего. Женщины, которых я находил после, на первый взгляд казались даже участливее. Они с удовольствием оставались у меня на ночь, некоторые даже подавали мне кофе в постель. Но при этом ни одна из них — ни одна, в отличие от Вики! — не способна была очертить нашу связь строгими рамками контакта половых органов. Уже после второй или третьей встречи эти женщины — как когда-то предупреждала Вика — начинали строить какие-то внешние отношения, которые всегда оборачивались попыткой наложения на меня обязательств. Не жениться, нет — об этом речи не шло, поскольку я никогда не связывался с мокрощелками, мечтающими лишь о ЗАГСе. Просто каждая из них в той или иной форме пыталась вытянуть из меня что-либо, получить для себя бенефит, причем сразу, немедленно и в очень открытой форме. Просьбы высказывались самые разные: от безобидных типа обеспечить автомобиль с водителем к пяти часам утра в воскресенье для встречи приезжающей деревенской бабки на автовокзал, до вполне серьезных, касающихся устройства на работу в банк — почему-то именно в банк, хотя я никогда в жизни не работал в банке и даже не имел ни одного знакомого банкира — детей или племянников.

Едва столкнувшись с таким вымогательством услуг, я немедленно порывал с этой женщиной. Не потому что просьбы оказывались неимоверно обременительными; некоторые я мог выполнить, всего лишь подняв трубку телефона. Но я не хотел делать ничего из принципа: я не мог понять, почему обязан помогать всем этим, в общем-то случайным и абсолютно чужим для меня женщинам. Тем более, что с некоторого возраста — пожалуй, сразу, как только остался без Вики, — я с неприятным удивлением обнаружил, что во время полового акта гораздо больше даю удовольствия, чем получаю сам… Вика не выходила у меня из памяти, и я ничего не мог поделать. А, возможно, дело было даже не в ней, а в переменах, происходящих во мне самом.

Точнее, именно в Вике, вызывавшей такие перемены. Ведь получилось так, что в момент, когда я был еще молод, внутренне здоров, полон жажды и стремления к женскому теплу, мне встретилась именно Вика, проповедавшая теорию чистого секса и отвергавшая саму идею семьи и замужества. Тогда я был еще действительно податлив душой. Мне хотелось участия, которое я мог бы испытывать не только в короткие моменты соприкосновения наших голых тел, а всегда — утром, днем и ночью. Хотелось дома, который был бы освещен женской заботой. Возможно, захотелось бы даже детей. То есть тогда я был готов попробовать еще раз — после неудачной попытки с Инной — и построить нормальную семью.

Но — мне встретилась Вика. Равнодушная в общем-то ко всему, кроме чистого секса, ради которого жила сама и научила жить меня. Она насытила мое тело и сумела убедить, что так лучше. И понемногу, не испытывая уже недостатка в женщине для совокупления, я привык к одиночеству в доме. И понял, что такая вот удовлетворенная независимость — очень хорошее состояние жизни. И постепенно желание иметь жену, дом, семью, рассосалось само собой. Как ни странно, прожив фактически вместе столько лет, притеревшись друг к другу и идеально найдя отражение собственных желаний, мы никогда не заговаривали о любви; мы вообще почти не разговаривали: нам хватало стонов и вздохов и редких разжигающих замечаний о процессе полового акта. За пределами сексуальных отношений нам было не о чем говорить. Любила ли Вика меня в том понимании, какой обычно вкладывается в заезженное слово? И любил ли я ее? Думаю, ответ на оба вопроса окажется отрицательным. Более того, в какой-то момент — уже после нашего расставания — я понял, что с истинно любимым человеком невозможно полноценно заниматься сексом. Потому что любовь, сколь бы мало я в ней ни смыслил, все-таки основана на нежности. А секс — на взаимном обладании, по животному резком и грубоватом, как его ни маскируй. И эти два понятия в принципе несовместимы.