Хрустальный дом

Однажды я Ольгу Михайловну застал в домике несколько смущенной. Она сидела посреди комнаты (если это причудливое, со скошенными гранями помещение можно только назвать комнатой), рядом с ней на полу сидел Ленчик... Впрочем, на него я в тот момент внимания не обратил - удивляла меня лишь Ольга Михайловна, и только позже, уже у себя в БНТИ, я сообразил, что... Что-то произошло. Трудно вот так сразу разобраться в ворохе вдруг поднявшихся мыслей, каких-то полузабытых эпизодов, разговоров, шепотков даже... Раза два я их встречал на улице, идут рядом, в руках Леонида, к моему удивлению, ее сумка... Поздоровался, а... прошли, словно и не слышали. И второй раз примерно то же. И поползли, поползли по коридорам института всякие слушки и разговорчики... Мерзко все это слышать. Хорошо ей в обществе Леонида, я же это вижу, ну и ладно. Должен же человек хоть где-то, хоть рядом с кем-то душой отдыхать. И вот там, в "хрустальном домике", как окрестили наше сооружение лаборанты-стройматериаловцы, они тоже часто бывали вместе - как всегда, молчали или Леонид что-то рассказывал вполголоса, только ей, а она... У нее всегда был такой вид, что дремлет. Такое отсутствующе-печальное выражение: глаза полуприкрыты, руки под мышками, легкая блуждающая улыбка, сидит, откинувшись на спинку стула или скамьи... Отдыхает, одним словом. А на этот раз... А может, мне все это примерещилось? Слухи, шепотки тут всякие по коридорам... И не хочешь, а начнет в голову лезть всякая мерзость.

- Володя? - удивленно подняла она голову, как будто я с Луны свалился. - А, Володя... Проходи, проходи... - Вытащила из кармана кофты сигареты и протянула мне. Себе тоже взяла, размяла, сунула в рот, передвинула в уголок и рассмеялась:

- Здесь, Володя, курить нельзя. Спрячьте сигарету.

- Почему? - оглянулся я.

- Испортите першпективу, - улыбнулась она, обводя вокруг себя рукой.

Теперь я огляделся повнимательней и наконец-то кое-что понял. Стены у домика не то что прозрачные, а... просвечивающие. Светло-голубые. Впрочем, цвет их определить с первого взгляда невозможно - меняющийся какой-то.

- Сейчас да, - сказала Ольга Михайловна, - день ясный, значит, светло-голубые, отражают небесный купол. - И все это она мне объяснила, думая, видимо, совсем о другом. С отсутствующим каким-то взглядом.

Я попробовал чуть переместиться... Как раз в той самой точке, где... А где же он, оглянулся я? Ленчик-Леонид исчез - тихо, бесшумно, словно призрак. М-да... Но что меня сюда привело? А... Я еще чуть сдвинулся, и... стена, точнее грань, обращенная к небу, исчезла! Словно растворилась в воздухе. Это было так неожиданно, что я невольно рассмеялся. Сдавленный такой, на редкость глупый смешок.

- Что такое? - спросила Ольга Михайловна, догадалась и освободила свой стульчик; - Присядьте, Володя.

Я присел и... Почему я этого не замечал раньше? Ведь десятки раз бывал в этом отсеке кристалла, а вот ни разу... Все стены и потолок, тоже собранный из блоков "твердой воды", исчезли, и было такое ощущение, что стоишь где-то на плоскогорье, откуда во все стороны даль неоглядная. Вот, оказывается, что такое "открытый объем Виноградовой"...

- Угу, Володенька, - согласилась Ольга Михайловна. - В городах мы эти объемы создавать научились - площади, ансамбли зданий, а вот внутри дома...

Она все же закурила. И - странное дело! - неоглядные дали сразу же подернулись дымкой, а стены, до того, казалось, невидимые, проступили, но пока еще нечетко, словно вокруг тебя стал сгущаться легкий туман.

- Вот, Володя, я и пытаюсь уловить сию першпективу, - опять на старинный лад произнесла она свое любимое словечко. - Только очень сложно оказывается это - сохранить квартиру открытой. Вот минуту назад мы с вами были на свежем воздухе, в горах, Володя?.. А стоило задымить старой скворечнице - и все, пропала першпектива. А если комнату заставить мебелью? А шторы повесить? Удастся ли найти такие пропорции и такую толщину стен, чтобы, отдернув шторы, человек всегда оказывался под небесным куполом? Вот в чем штука...

Ольга Михайловна взяла карандаш и вновь склонилась над планшетом, присев на корточки. Я не сразу сообразил, что она рисует: обведет участок бумаги ломаной линией и начинает тушевать. Одни пятна светлые, другие чуть темней, третьи еще темней... И вдруг, отклонившись назад, я увидел, что пятна сливаются, образуя четкий рисунок... Дом? Еще один причудливый "улей", сросток кристаллов-октаэдров...

А дальше все вдруг пошло кувырком. Началось с величавого Ваграма Васильевича, который решил форсировать патентование. Вызвал однажды к себе в кабинет Леонида... Леонида Григорьевича, как Ваграм Васильевич выражался без тени улыбки; там был, как потом я выяснил, эксперт по делам изобретений, который, видимо, и подготовил все бумаги, а эти бумаги Ваграм Васильевич без лишних слов положил перед смущенным Ленчиком.

- Читай, подписывай, - радушно пригласил Мочьян. - Вот у товарища, указал он на эксперта. - Такие открытия делаются раз в столетия, так я говорю?