Хрустальный дом

О том, что Леонид исчез — не является в институт, я узнал от Ольги Михайловны. Пришла однажды в БНТИ рассерженная, даже не поздоровалась, полистала для виду какой-то бюллетень, а потом говорит:

— Проводите меня, пожалуйста.

В институте разговаривать со мной не стала — вышли на проспект. Долго молчала, а потом вдруг выпалила:

— Кто вам дал право вмешиваться в мою личную жизнь?

С огромным трудом мне удалось убедить ее, что моя роль в этом «вмешивании» балалаечная — присутствовал при сем, и только.

— Вы лжете, Володя. Он не мог вести себя так подло, — отрезала она на прощание. «Он» — ее Олежечка. — Он не мог так поступить. Я не верю вам. Не верю.

Но потом, кажется, поверила…

А потом и вообще из института ушла. Вскоре после того знаменитого пожара, за который наш величавый Ваграм Васильевич был оштрафован, как утверждает молва, на круглую сумму. Хотя, как следует из акта пожарников, вся вина Ваграма Васильевича состояла в том, что своим двухметровым забором, которым был отгорожен от мира сего «хрустальный дом», он преградил «пожарным машинам дорогу к очагу воспламенения». А очаг воспламенения, как утверждает все тот же «пожарный акт», находился в старом гараже, куда годами сваливался всякий хлам, обтирочные концы, банки с растворителями и все такое, и который Леонид, видимо, очищая гараж от блоков «твердой воды», столкал в угол, в большую кучу. Ну а когда все это вспыхнуло, включая и масляный брезент на «хрустальном домике»… Горело недолго. А от домика-кристалла остался один железный каркас. Так он и торчит за лабораторией стройматериалов — отсюда, с лестничной площадки между первым и вторым этажами, где мы застряли с Ольгой Михайловной, виден лишь его угол.

— Значит, вы, Володя, не пробовали?

— Нет. Да и кто меня пустит к прессу?

Ольга Михайловна глубоко вздохнула, выбросила сигарету и сказала:

— Жаль. А я вот…

И оборвала себя.

— Да я тоже, — догадался я, что она хотела сказать. — Иду по улице, подниму голову… кирпич, камень, теснота. Пещерные мы люди, правда, Ольга Михайловна? Все норовят забиться, зарыться в свою норку-квартирку. Мы строим дома так, чтобы они смотрели на нас, ползающих по земле. — Меня вдруг прорвало: — Знаете, Ольга Михайловна, это все оттого, что мы привязаны к земле. Иного нам пока ничего и не нужно — мы живем в одной плоскости. Но когда-нибудь люди все равно станут жить в объемном пространстве. Не знаю, как уж это получится — научатся ли летать с помощью моторчиков каких-то или крыльев, а может, вообще преодолеют гравитацию… И вот тогда все изменится: сам облик домов, городов… понимаете? Дома повернутся фасадами к небу, раскроются… да?

Ольга Михайловна посмотрела на меня с интересом:

— Раскроются?

— Да. Разве вы не это подразумевали, когда ввели термин «открытые объемы»? Придет время, когда мы неизбежно должны будем отказаться от кирпичных и железобетонных коробок. Но что придет им на смену? Дома-чаши, дома-цветки, дома-кристаллы… И все они будут обращены к небу, к солнцу! Вот тогда и потребуется совершенно новый материал — разве из кирпича сделаешь дом-цветок? А когда все это поймут… Научатся делать хрустальные блоки. Неизбежно.

Ольга Михайловна задумчиво покачивала головой:

— Да… Он так мне и говорил: «Человек пока еще очень слаб, ему нужна скорлупа…» — неожиданно, словно осененная догадкой, она схватила меня за рукав: — Раз вам снятся дома-цветки… Нечего вам пережевывать чужие мысли! Идем, идем, Володя. Раз знаете, что нужно делать, — делайте! Рисуйте, придумайте… — Она тащила меня по коридору словно нашкодившего мальчишку — за рукав. — Раз вам снятся дома-цветки, рисуйте! Тоже мне фантазер для себя… Я заставлю вас работать, заставлю…

И вдруг остановилась, запыхавшись, круто повернулась ко мне и сказала, глядя в глаза:

— А ведь я чувствовала, что в вас тоже есть что-то… от него.