Хрустальный грот

— Мне надо идти. Я привезла тебе поесть, так что если завтра не удастся выбраться…

Она осеклась, увидев, что его конь оседлан и навьючен, и вцепилась в плечи юноши. Он сжал ее ладони.

— О-о… — простонала она. — Я это знала. Мне снилось во сне. Ты уезжаешь.

— Это необходимо. Сегодня.

Прошла минута. Наконец она произнесла:

— Как скоро?..

Он не стал делать вид, что не понял.

— Через час, два, не больше.

— Ты вернешься, — спокойно сказала она.

Он хотел что-то ответить.

— Не надо, — оборвала она его. — Мы уже все обсудили, а теперь нет времени. Я только хочу сказать, что ты останешься жив и вернешься в Британию; говорю, потому что знаю. Я умею видеть будущее. Ты вернешься.

— Не обязательно видеть будущее, чтобы знать это. Я должен вернуться. Быть может, тогда…

— Не надо, — снова оборвала она, почти гневно. — Это неважно. Какая разница? У нас всего час, а мы тратим его зря. Идем.

Он обнял ее и повел к пещере, расстегивая на ходу брошь, скреплявшую ее плащ.

— Хорошо, идем.

Часть первая Вяхирь

Глава 1

Когда мой дядя Камлах вернулся домой, мне как раз исполнилось шесть лет. Я помню его таким, каким увидел в первый раз: высоким юношей, порывистым, как его отец — мой дед, голубоглазым и огненно-рыжим, похожим на мою мать, а она казалась мне очень красивой. Сентябрьским вечером, на закате, он въехал в Маридунум с небольшим воинским отрядом. Я, ребенок, был с женщинами в старой, длинной комнате, где занимались рукоделием. Женщины пряли, мать сидела за ткацким станком — я даже помню, что она ткала: алое полотно с узкой зеленой каймой. Я сидел на полу у ее ног и играл бабками. Солнце светило прямо в окна, и золотые прямоугольники лежали на растрескавшемся мозаичном полу; на улице в траве гудели пчелы, и даже постукивание ткацкого станка наводило дрему. Женщины переговаривались, но вполголоса, склонившись над прялками, а Моравик, моя нянька, сидя в солнечном прямоугольнике, откровенно храпела на своем табурете.

На дворе послышался топот, потом раздались крики. Стук станка оборвался вместе с женской болтовней. Моравик всхрапнула, дернулась и проснулась. Мать выпрямилась, как струна, и прислушивалась, вскинув голову. Челнок выпал из ее рук. Я видел, как они переглянулись с Моравик.

Я бросился к окну, но нянька отозвала меня с полпути таким тоном, что я тут же послушно подошел к ней. Она принялась суетливо одергивать мою тунику и приглаживать мне волосы. Я понял, что ждут кого-то важного. У меня заколотилось сердце: похоже, меня собирались показать гостю! Это было странно — обычно меня в таких случаях прятали с глаз долой. Я терпеливо ждал, пока Моравик причешет меня. Они с матерью шепотом перебрасывались короткими, отрывистыми фразами. Я слушал вполуха и ничего не понял. Я жадно прислушивался к конскому топоту и крикам людей на дворе. Язык, на котором переговаривались, не был ни валлийским, ни латынью — они говорили по-кельтски, и выговор был бретонский. Я понимал их, потому что моя нянька, Моравик, была из Малой Британии и я выучил ее язык одновременно со своим родным.

До меня донесся раскатистый хохот деда. К нему присоединился другой. Потом голоса затихли — дед, должно быть, увел гостей в дом, и теперь во дворе слышался только звон упряжи и топот лошадей, которых разводили по стойлам.

Я вырвался от Моравик и подбежал к матери.

— Мама, кто это?

— Мой брат Камлах, сын короля.

Не глядя на меня, она указала на оброненный челнок. Я поднял его и отдал ей. Она снова принялась ткать, медленно, словно машинально.

— Значит, война кончилась, да?

— Война давно кончилась. Твой дядя был на юге, с верховным королем.

— А теперь он вернулся, потому что дядя Дивед умер?

Дивед был наследником, старшим сыном короля. Он скоропостижно скончался от колик в желудке, и его жена, Элен, вернулась домой к отцу (детей у них с Диведом не было). Конечно, поговаривали об отраве, как всегда бывает, но всерьез в это никто не верил: Диведа все любили. Он был отважный воин и хороший хозяин, умел быть и щедрым, когда нужно.

— Говорят, дядя женится. Правда, мама? — Я гордился своей осведомленностью и с радостью предвкушал свадебный пир. — Он, наверное, женится на Керидвен, раз дядя Дивед умер…

— Что-о-о?

Челнок замер в руках матери, и она резко повернулась ко мне. Но, видимо, мое лицо ее успокоило, потому что гнев в ее голосе исчез, хотя она все еще хмурилась, и Моравик негодующе зашипела на меня.

— Где ты этого набрался? Слишком много слушаешь, чего тебе не понять. Забудь все это и помалкивай.

Челнок снова задвигался, но медленно.

— Слушай, Мерлин, сынок, когда они придут посмотреть на тебя, будь тише мыши. Понял?

— Да, мама.

Я понял ее очень хорошо. Меня давно приучили не попадаться на глаза королю.

— А они что, придут на меня посмотреть? Почему на меня?

В ее голосе послышалась горечь — от этого она сразу будто постарела, стала почти такой же, как Моравик:

— А как ты думаешь?