Хрустальный грот

Кругом было достаточно камней, чтобы соорудить могильный курган. Кинжалами мы нарезали дерна и положили его сверху. В конце лета он прорастет папоротником, наперстянкой и молодой травой, которые послужат ему саваном. Здесь мы и оставили его.

Спускаясь с горы, я припомнил, когда последний раз проходил здесь. Тогда я горько оплакивал смерть Сердика, потерю матери и Галапаса. Кто знает, что готовит нам будущее? «Ты еще увидишь меня, — сказал он. — Обещаю тебе». Да, я увидел его. Когда-то по-своему сбудется и его другое обещание.

Я вздрогнул и поймал на себе быстрый взгляд Кадала.

— Надеюсь, ты додумался взять с собой флягу, — отрывисто проговорил я. — Мне надо сделать глоток.

4

Кадал взял нечто больше, чем флягу. Он принес еды — соленую баранину, хлеб и оливки последнего урожая в собственном масле. Мы остановились у леса с его подветренной стороны и приступили к трапезе. Рядом паслась кобыла, далеко внизу безмятежно текла река, блестевшая среди по-апрельски зеленеющих полей и поросших молодняком холмов. Туман развеялся, стоял прекрасный солнечный день.

— Ну, — сказал в конце концов Кадал, — что будем делать?

— Отправимся к моей матери. Если, конечно, она еще там. Клянусь Митрой, я бы дорого дал за то, чтобы узнать, кто это сделал! — добавил я с неожиданной для самого себя яростью.

— Кто же, кроме Вортигерна?

— Вортимер, Пасентиус, кто угодно. Когда человек мудр, добр и хорош, — добавил я с горечью, — кажется, что все подряд против него. Галапаса мог убить бандит из-за пищи, пастух из-за жилья, проходивший мимо воин ради глотка воды.

— Но это не убийство.

— Что же это?

— Я имею в виду, что это сотворил не один. Человеческая стая во много крат хуже человека-одиночки. Думаю, что это были люди Вортигерна, возвращавшиеся из города.

— Наверно, ты прав. Я узнаю.

— Думаешь, у тебя получится увидеть мать?

— Попытаюсь.

— Он... У тебя есть послание для нее? — подобный вопрос мог быть задан Кадалом лишь в силу существовавших между нами отношений.

— Если ты подразумеваешь, не просил ли Амброзиус передать ей что-нибудь, нет, — просто ответил я. — Он доверил это мне. Что я ей скажу, зависит целиком и полностью от того, что здесь произошло за время моего отсутствия. Сначала поговорю с ней, а потом решу, что сказать. Со временем привязанности меняются. Посмотри на меня. Мы расстались, когда я был ребенком. У меня остались лишь детские воспоминания. Теперь мне кажется, что я совершенно не понимал ее, ее мысли и желания. Ее привязанности могут заключаться совершенно в разном, не только в церкви. Она может по-другому думать об Амброзиусе. Боги ведают, что она не виновата, если стала мыслить иначе. Она ничего не должна Амброзиусу и позаботилась об этом с самого начала.

— Монастырь не тронули, — задумчиво проговорил Кадал, глядя в зеленую даль, прорезанную блестящей ленточкой реки.

— Верно. Вортигерн пощадил монастырь. Мне предстоит узнать, кто в чьем лагере находится, прежде чем отправлять сообщение. Что бы матери ни было известно за все прошедшие годы, ей не повредит неведение в течение непродолжительного срока. Что бы ни происходило перед высадкой Амброзиуса, я не должен рисковать, раскрывая все карты.

Кадал начал собирать остатки еды, а я задумчиво глядел в светлую даль.

— Довольно просто выяснить, где сейчас находится Вортигерн, — произнес я медленно, как бы размышляя вслух. — Высадился ли уже Хенгист, сколько с ним людей. Маррик узнает это без особого труда. Но Граф поручил мне выведать еще кое-что, чего не узнать в монастыре, а Галапас мертв. Придется поискать. Подождем здесь до сумерек и спустимся к Святому Петру. Мать скажет мне, к кому можно безбоязненно обратиться. — Я поглядел на Кадала. — Какому бы королю она ни оставалась верна, она не выдаст меня.

— Да. Будем надеяться, ей разрешат повидаться с тобой.

— Если ей станет известно, кто хочет с ней встретиться. Представляю, как настоятельница будет ее отговаривать. Не забывай, что она остается королевской дочерью. — Я откинулся на траву, заложив руку за голову. — Даже если я пока не считаюсь королевским сыном...

Но кем бы я ни был, в монастырь мне так просто не пройти.

Я не ошибся, полагая, что монастырь не понес ущерба. Вдалеке виднелись его целые и нетронутые стены. Новые крепкие ворота были окованы железом и наглухо закрыты. Снаружи даже факел не горел. В ранних сумерках узкая неосвещенная улочка пустовала. В ответ на наш стук в воротах открылось небольшое квадратное окошко, и за решеткой показался глаз.

— Мы путешественники из Корнуолла, — тихо сказал я. — Мне надо обязательно переговорить с леди Нинианой.

— С кем? — спросил монотонный и вялый голос, принадлежащий, видно, глухому человеку. Раздраженно подумав, зачем ставить у ворот глухих привратниц, я повысил голос.

— С леди Нинианой. Я не знаю, какое у нее теперь имя. Она приходилась покойному королю сестрой. Она еще у вас?

— Да, но она никого не принимает. У вас письмо? Она прочтет.

— Нет, я должен с ней переговорить. Идите и скажите, что это один из ее родственников.