Хрустальный грот. Полые холмы

— Я повторяю: почему ты спрашиваешь?

Он улыбнулся. Вернее, просто оскалил зубы. Я сделал шаг вперед.

— Матушка, у него нет права спрашивать тебя об этом. Он не осмелится…

— Пусть он замолчит! — приказал Вортигерн.

Человек, стоявший рядом со мной, правой рукой схватил меня за плечо, а левой крепко зажал мне рот ладонью. Скрежет металла слева от меня сказал, что стражник выхватил из ножен меч, а мгновение спустя в бок мне уткнулось острие. Я застыл, боясь шевельнуться.

— Отпустите его! — воскликнула мать. — Мне все равно, король ты или нет, Вортигерн, но если ты причинишь ему зло, то я никогда не скажу тебе ни слова, даже если ты убьешь меня. Неужели ты полагаешь, что я скрывала правду от моего отца, моего брата и даже от моего сына все эти годы просто для того, чтобы вот так взять и рассказать все тебе?

— Ты ответишь мне, чтобы спасти своего сына, — промолвил Вортигерн. По его знаку стражник отнял ладонь от моего рта и отступил назад. Но правая рука всего лишь соскользнула на мой локоть; он по-прежнему держал меня, к тому же с другой стороны я чувствовал сквозь тунику острие меча.

Отбросив на спину капюшон, мать выпрямилась в кресле, сжимая руками подлокотники. Несмотря на то что она была бледна и взволнованна, одета в скромную коричневую рясу, саксонская королева смотрелась рядом с ней простой служанкой. В зале повисла мертвая тишина. Из-за трона короля на меня не мигая смотрели жрецы. Я приказал себе не думать. Если эти люди — колдуны и жрецы, нельзя допустить, чтобы мне в голову пришла мысль об Амброзии, даже само его имя.

Я почувствовал, как мое тело покрывается испариной, и постарался мыслью дотянуться до матери, поддержать ее, не показывая образов, которые могли бы перехватить эти люди. Но сила оставила меня, и мой бог тоже не мог прийти мне на помощь; я даже не знал, хватит ли у меня мужества противостоять тому, что случится после того, как она откроет им тайну. Я не осмелился снова заговорить. Я боялся, что если они применят против меня силу, то она заговорит, чтобы спасти меня. А как только они узнают, как только начнут меня допрашивать…

Какой-то отголосок моих мыслей, должно быть, все же коснулся ее, потому что она повернулась и снова поглядела на меня, поведя при этом плечами под одеянием из грубой ткани, словно на плечо ей легла чья-то рука. Встретившись с нею глазами, я понял, что в этом не было ничего от былой силы.

Она пыталась, как нередко это делают женщины, что-то сказать мне взглядом. Этот взгляд говорил о любви и утешении, но был совершенно женским и человеческим, и я не мог понять его смысла.

Мать вновь обернулась к Вортигерну.

— Странное ты выбрал место для расспросов, господин мой король. Неужели ты ждешь, что я стану говорить о таких делах в твоей общей зале, на виду у всех, кто желает проникнуть в тайны королей?

Брови Вортигерна сошлись у переносицы, лицо потемнело — король размышлял. На лице у него выступили капли пота, и я заметил, как подрагивают на подлокотниках трона его руки. Этот человек гудел от напряжения словно арфа, и это напряжение почти видимой волной растекалось по всему залу. По коже у меня побежали мурашки, волчья лапа холодного страха прошлась у меня по хребту. Жрец, стоявший позади трона, склонился вперед и что-то прошептал верховному королю на ухо. Вортигерн кивнул:

— Пусть подданные оставят нас. Но жрецам и колдунам должно остаться здесь.

Опасливо переговариваясь, собравшиеся стали неохотно покидать тронный зал. С десяток жрецов в длинных одеяниях остались стоять позади тронов верховного короля и его королевы. Один из них, тот, что нашептывал что-то королю, стоял, поглаживая грязной, но в драгоценных перстнях рукой седую бородку, и улыбался. Судя по платью, он был среди них главный. Я поискал в его лице следы силы и не увидел их. Хотя все эти люди были облачены в одежды жрецов и священников, в глазах их я не нашел ничего, кроме смерти. Смерть таилась во взгляде всех колдунов, и более я ничего не видел. Хватка стражника, стоявшего рядом со мной, не ослабла, и я не сопротивлялся.

— Отпусти его, — приказал Вортигерн. — Я не желаю вреда сыну госпожи Нинианы. Но если ты, Мерлин, осмелишься сдвинуться с места или заговорить без моего на то позволения, тебя выведут из зала.

Острие меча отодвинулось, но стражник по-прежнему держал его наготове. Потом стражники отступили от меня на шаг. С самого детства я не чувствовал себя столь беспомощным, столь лишенным знания или силы, покинутым моим богом. С горечью поражения я признавал, что даже будь я в хрустальном гроте, где пылает в бронзовом зеркале огонь и глядят на меня глаза Галапаса, и тогда я ничего не увижу. Внезапно я вспомнил, что Галапас мертв. Быть может, подумалось мне, сила исходила лишь от него и вместе с ним ушла.

Запавшие глаза Вортигерна вновь обратились к моей матери. Он подался вперед, и черты его лица внезапно сложились в злобную гримасу.

— А теперь, госпожа, ты ответишь на мой вопрос?

— С готовностью, — ответила дочь короля. — Почему бы и нет?

8