– Мы не можем учить таких детей. Зачем? Учиться,
Мама быстро-быстро уходила из таких школ – она не хотела, чтоб кто-то видел, как она плачет. Мама в эти дни вообще часто плакала – от отчаяния и обиды за своего Хрустального сына. С утра она, как на работу шла в школы, а потом – на почту – выдавать и принимать посылки, продавать журналы. В одной из обычных школ один из учителей, отведя Маму в сторонку, сказал шепотом:
– Знаете, из правил всегда бывают исключения… Даже
Придвинувшись вплотную, учитель назвал сумму. Очень приличную сумму. Эти деньги дадут Мальчику возможность быть учеником. Учиться в школе вместе с другими обычными мальчишками и девчонками. Мама часто-часто заморгала глазами – она всегда так делала, когда хотела сдержать слезы. Пролепетав:
– Да-да, спасибо, мы подумаем, – она стремительно развернулась и выбежала из школы. Слезы тонкими струйками потекли по щекам Мамы. Она торопливо смахивала их, но они продолжали предательски бежать по худенькому личику, даже не думая останавливаться. Мама работала на почте, Папа двигал вперед науку – откуда они могут взять столько средств, чтобы любимый сын стал учеником? Таким же, как сотни тысяч
Когда Мама подошла к работе, от слез не осталось и следа – Мама знала – никто не должен видеть ее заплаканной. Кто-то позлорадствует, кто-то и посочувствует, но от этого станет еще тяжелее. Наверное, это самое страшное в жизни – когда ты не можешь помочь своему ребенку. Усилием воли она победила очередную трудность и, улыбаясь, зашла на почту. Она не успела побывать еще в одной школе, и, значит, у нее есть шанс!
Когда Мама вечером вернулась домой, сын, как обычно, услышал ее веселый голос:
– Сынок, это я. Я по тебе соскучилась!
– Ура! Мамуля пришла!
Весь вечер они читали книги, подшучивали друг над другом, обсуждая события прошедшего дня. Ты думаешь, Мальчик был еще слишком мал, чтобы говорить с Мамой о ее взрослой жизни? Если подумал именно так, то глубоко ошибся. Хрустальный Мальчик был не просто начитанным, он был мудрым, слишком мудрым для своего возраста. Наверное, это была некая своеобразная, если можно так сказать – «компенсация» за его неподвижность – он много знал и понимал о жизни, с ним даже родители не стеснялись советоваться в семейных делах.
– Мамуль, расскажи, как день прошел? Чем занималась? Что новенького-интересненького было?
– Да вроде бы ничего… А! Нет, было! Сегодня пришла к нам одна бабулечка. Вроде с виду ничего так, не очень старая, и вроде разумно так говорила. Пришла, посидела на скамеечке – у нас стоит одна, чтоб пенсионеры сесть могли, когда устанут в очереди стоять… Когда пенсию выдаем – такие очереди собираются – ужас. Они же старенькие, пока увидят, где расписаться, пока подпишут… пока расскажут – на какие лекарства ее потратят, потом посчитают, смогут ли что-нибудь вкусненькое в магазине купить, и главное, хлеба. Без хлеба, они говорят – это не еда… ну, в-общем, я уже домой собираюсь, а она все сидит. Я ее спрашиваю – вам куда идти? А она вдруг – я не знаю, куда мне. Адрес не помню. Я к племяннице шла, улицу помню, а номер дома нет. И телефон тоже… Вот четыре цифры помню, а какая за какой… не помню…
И плачет… Нельзя же человека бросить. А как помочь? Она ж не имени своего не помнит, ни адреса…
– И как же ты?..