Хрустальный шар судьбы

Вот у Мирелы, жены Баваля, было уже двое детей, мальчик и девочка, Василь и Вайолка, хотя она еще совсем молодая, примерно ровесница Евсении. И уже ждет третьего. И Мирела добрая, Евсении она нравится. Может быть, еще и потому, что Мирела и назвала ее Евсенией, в то время как Чирикли принялась окликать ее – Киза. Евсения совсем не чувствовала себя Кизой, и Мирела, поняв это, улыбнулась и стала обращаться к ней – «Евсения». А Чирикли как раз вполне соответствовала своему имени: маленькая, бойкая, крикливая, похожая на растрепанного воробья-забияку… Между нею и Евсенией с первого же дня установилась стойкая антипатия, и это было вдвойне неприятно, поскольку им приходилось ежедневно вместе ездить в город на электричке и возвращаться обратно, да еще и встречаться в процессе «работы».

Сама Чирикли четкой и постоянной работы не имела, в основном она попрошайничала и подворовывала. Евсения об этом знала. Чирикли и ее саму как-то пыталась подбить на это занятие, но тут податливая Евсения запротестовала насмерть, и Чирикли, махнув рукой, отстала от нее, бросив на ходу:

– Ладно, ты все равно не умеешь! Еще попадемся все из-за тебя!

Чирикли пробовала гадать на вокзале, но получалось у нее это плохо: едва она протягивала свою грязную ладошку и, качая головой с неряшливыми, бог знает когда заплетенными косами, принималась причитать: «Ой, горе какое ждет тебя, красавица, если не позолотишь ручку», как подловленные ею женщины шарахались в сторону, брезгливо отталкивали девушку и спешили мимо. Некоторые грозились вызвать милицию. Одним словом, не давалось Чирикли искусство гадания, в отличие от Ратори, которой, как рассказала Мирела, этот дар передался от старенькой Леи, бабушки Баваля. Та умерла, когда Евсении здесь еще не было.

Ратори тоже нравилась Евсении своим спокойным, рассудительным характером. И муж ее, Гозело, ей нравился – своим веселым нравом и умением петь по вечерам красивые цыганские песни. Был еще дедушка Антос, совсем старенький, он практически никуда не выходил, все лежал в своей малюсенькой проходной комнатке на кровати. Часто, надев очки, он читал книжки со сказками, взятые у внуков, иногда, когда глаза у него совсем уставали, старик просил почитать вслух Евсению. Та соглашалась охотно, поскольку любила и чтение, и дедушку Антоса: он никогда на нее не ворчал, не повышал голоса и интересно, захватывающе рассказывал древние цыганские легенды. Иногда дедушка звал Гозело и просил его спеть что-нибудь. В такие минуты Евсении становилось совсем хорошо и уютно, почти как дома. Хотя своего дома, как такового, она почти не помнила, не знала…

Именно благодаря Гозело Баваль определил Евсению с наступлением весны петь в электричках, и ей не приходилось больше терпеть все время рядом с собой наглую и вредную Чирикли. Произошло это так…

Однажды Гозело пел под гитару. Евсения, заслушавшись, присела рядом и потихоньку принялась подпевать: романс был ей знаком. Гозело сначала улыбался, потом с удивлением прислушался, а затем о чем-то переговорил с Бавалем. Тот попросил девушку спеть что-нибудь еще, и с тех пор она стала «выступать» в электричках. Подавали ей немного, но к вечеру все-таки набиралась сносная сумма, которую тут же отбирала жадная Чирикли, даже не разрешая Евсении купить самый дешевый пирожок с картошкой. А ведь Баваль распоряжался, чтобы они обязательно обедали вместе после полудня! Но коварная Чирикли или не приходила в условленное время, ссылаясь на то, что у нее нет часов, хотя на вокзале они были развешаны повсюду: как электронные, так и автоматические. То она все же приходила, но говорила, что денег мало и тратиться на еду не стоит, хотя от нее самой пахло беляшами и малиновой жвачкой…

Ужинали обычно дома, супом из баранины, квашеной капустой, а иногда и просто куском пирога на ходу, в последней электричке. Петь у Евсении уже не оставалось сил, и она просто дремала, откинувшись на сиденье и радуясь возможности передохнуть.

На следующий день – опять ранний подъем, завтрак, преимущественно состоявший из вареной картошки и куска курицы. Затем они вдвоем с Чирикли шли на станцию. Крупными буквами на синем фоне белело ее название: «Раевка». Наименование поселка, в котором они жили, въелось в память Евсении, похоже, навечно – она видела эти буквы каждое утро. К тому же в ее памяти и так сохранилось совсем немного.

Садились они в первую утреннюю электричку и ехали до города. Там Чирикли отделялась от Евсении и отправлялась заниматься своим незатейливым бизнесом, а Евсению ждало долгое путешествие туда-обратно в электричках. Сперва – в одну сторону, проходя через все вагоны и в каждом исполняя песни. Потом – в другую. Приходилось ей менять и поезда, когда предыдущий шел слишком далеко и народу в нем было немного. К вечеру у Евсении все сливалось перед глазами: мелькающие, снующие в разные стороны пассажиры, казавшиеся ей на одно лицо, рельсы, шпалы, станции, похожие одна на другую и оттого неразличимые… И каждый день – эдакая круговерть.