Хрустальный шар

– Третий кабинет на этой неделе?.. – сказал президент с горечью. – Ну да, так легче всего, конечно. Кабинет подает в отставку, завтра надо платить за квартиру – как она на нас уже смотрит, эта госпожа Бримбл! – а откуда? Казна пуста, на представительские расходы осталось девять пенсов, вчера еще было полтора шиллинга, но ваш любимчик, министр чрезвычайной почты и телеграфа, все забрал и все до гроша профукал в тире луна-парка. Я еще понял бы, если бы это военный министр или кто-нибудь из Генерального штаба… Конечно, мы не можем пока устраивать маневры, но почтмейстер?!

– Позволю себе заметить, что с помощью этого «почтмейстера», как вы его называете, мы получили полтонны угля на зиму, – холодно возразил премьер. – И какое это имеет отношение к конфликту с Румынией? Прошу четко ответить: господин президент возражает?.. В таком случае, как я уже имел честь заявить, кабинет подает в отставку.

– Ах так! – вскипел президент, срываясь. – Конечно! Завтра вы уже будете тем или иным министром нового кабинета и не захотите иметь никакой ответственности за деятельность предыдущего, но я, я, я! – кричал он все громче. – Что я должен делать? Мой срок полномочий заканчивается лишь через три года, и до того времени я должен терпеть склоки, раздоры, отсутствие ответственности за судьбы измученной отчизны! Отвечая перед Богом и историей за судьбу польской державы, заявляю вам, что… что…

Его пылающий взор блуждал по стенам, словно в поисках поддержки. С неожиданным вдохновением президент закончил:

– …что можете меня, господин премьер, вместе со своим кабинетом, поцеловать вот сюда!

Премьер даже не дрогнул.

– Вы думаете, – тихо ответил он, – что никто не знает о том, как вы неделю назад вытащили в «Ритц» на ужин предыдущего президента, чтобы он выдвинул вашу кандидатуру на новый срок? А кто летал за дочерью…

– Замолчите!!!

– Конечно, я могу замолчать. Только должен предупредить, что если я подам в отставку, то половина членов моего Комитета уже не вернется назад. У нас есть возможность занять более выгодные места. Существенно более выгодные! Я закончил.

– Знаю. Слышал. На здоровье. Отказываетесь от высоких государственных должностей для того, чтобы один стал помощником кондитера, другой – гонцом на посылках.

– И никаким не гонцом, – огрызнулся премьер, – а чиновником, ведущим корреспонденцию.

– Действительно! Да я все знаю. Будете надписывать конверты, наклеивать на них марки и относить на почту.

– Прощайте. Советую вам как следует подумать о последствиях ваших несдержанных речей, – холодно произнес премьер, вставая. – Решение президента Речи Посполитой – это не пустяки. Если с настоящей минуты, то есть с… – Он поднес руку к глазам, но не нашел на ней часов, они были в ломбарде. – Если с этой минуты, – продолжил он после досадной заминки, – в течение двадцати четырех часов вам нечего будет мне сказать и если вы по-прежнему будете настаивать на своем шутовском вето, кабинет бесповоротно подаст в отставку, а новый вам не удастся собрать. Вы останетесь один, и что вы будете делать? Разве… разве что вы объявите себя абсолютным владыкой, но, интересно, кем тогда вы будете править?

И он вышел.

Президент, который вскочил на ноги при последних словах премьера, несколько раз прошелся по комнате, отыскал в кармане помятую сигарету и, нервно затягиваясь дымом, подошел к столу. Стал разрывать конверты. Это были счета за электричество, от портного, какой-то штраф за нарушение общественного порядка («Снова этот несносный Пшеджий!» – подумал он со злостью), грубое письмо дантиста, который грозил судом, если не получит оплату за вставную челюсть для вице-министра здравоохранения, проспекты, рекламы… Отложив решение этих дел на следующий день, президент начал раздеваться. Повесил на кресло потертый пиджак, сложил брюки и положил их под матрас, чтобы они разгладились, глубоко вздохнул, натянул теплые кальсоны и забрался в кровать. Он заснул немедленно, едва коснулся подушки измученной головой. И снился ему сон.

Он поднимался высоко в небо над Европой. В блеске погожего дня проплывали под ним широкие равнины. Куда ни глянешь, нигде нет и следа крестьянских наделов. Всюду бескрайние, волнующиеся нивы, местами пересекаемые лоскутами чернеющих лесов. Селения ничем не напоминали обычные деревни – скорее это были маленькие дачные городки с беленькими домиками, утопающими в цветах, с чистыми асфальтированными улицами, по которым, как жучки, двигались автомобили. За этими селениями тянулись поля без межей и границ. Как гусенички, ползали по ним электрические сельскохозяйственные машины. На горизонте время от времени что-то ослепительно сверкало. Пролетая над одним таким местом, президент увидел огромную башню с террасами без окон, а на ее вершине блестел, как венчик подсолнуха, пучок больших зеркал. Этот рефлектор еще и тем был подобен подсолнуху, что медленно двигался за солнцем, ловя его лучи…

«Это же коммунизм!» – подумал пораженный этим зрелищем президент и полетел дальше.