Хуан Безземельный (Отрывки из романа)

Мой хозяин

Ваша милость оставили меня у ваших деток дочки Ферминиты и сынка Хорхито и я делала что могла чтоб выполнить слово, какое дала вашей милости, но когда к барышне Фермините приехала барышня Телесфора, выкинули меня из дому и вот живу теперь, почитай что на улице, все жду вашу милость.

Еще скажу вашей милости, что барышня Телесфора продала Хулиана Томабелье, а Томабелья продал его Монтальво, и с самого лета ваш сынок Хорхито не изволит давать ему ни полушки.

Может ваша милость распорядится по-другому, а то мне горемычной есть нечего, хоть бы ваша милость мне помогла.

Кланяюсь Петре Марии, барышне Флоре, барышне Анхелес, барышне Аделаиде, барышне Хосефите и моей Сеньоре.

Остаюсь покорная раба вашей милости, вашего благословения прошу.

Касильда Мендиола

Крик боли

Тайный источник твоей борьбы за освобождение, в которой оружием тебе служит перо.

Скрытая причина твоего отклонения от норм в нравственности, искусстве, общественной жизни, религии, чувственности.

Десять лет назад в пространстве твоих собственных писаний пред тобою раскинулся Большой Базар, огромный, пестрый, многоцветный, со своими палатками, навесами, лотками, которые беспощадно калило мощное солнце, и сквозь непонятный гомон арабских торговцев и пронзительное звяканье колокольчиков, сопровождавшее водоносов, ты расслышал женский голос, точней сказать, интонацию, в которой словно сконцентрировались за долгие века незыблемость устоев, иерархическое чувство долга, любовно осознанная привычка повелевать, слепая вера в справедливость законов, мудро правящих судьбами мира.

- Пако, отойди, он может тебя коснуться!

Ты обернулся поглядеть на говорившую, иберийская чаровница, типичная до тошноты, разряженная, разукрашенная, размалеванная, раздушенная во вкусе Фобур Сент-Оноре[31], в роскошных лавках которого покупал ей ткани, духи, тушь для ресниц и лак для ногтей супруг, обладатель лошадиной челюсти, бурбонского носа, строго горизонтальных усиков в виде тильды и темных очков в толстой роговой оправе, которая расширялась с боков, образуя нечто вроде шор.

Рассучье отродье, подумал ты.

Перед ними, и перед тобою тоже, стоял араб-нищий неопределенного возраста, и тело его казалось средоточием всех изъянов и недугов человеческого рода.

Грязь.

Нищета.

Гнойники.

Если бы я смог, подумалось тебе, внушить подобный ужас, сделаться скопищем отвратительных язв и мерзостей, дабы вызвать добродетельное презрение этой зловонной четы.

И подобно тому, как в лютые январские холода внезапным и чудесным образом расцветает жалкое и хилое миндальное деревце, так нищий превратился для тебя в желанный и бесценный символ, и прежнее его уродство преобразилось алхимически в обозначение и образчик невиданной красоты.

И с тех пор ты уже знал, что никакая нравственность, никакая философия, никакая эстетика не будут иметь силы для стада, оболваненного пятью веками конформизма, если провозвестники их не отважатся вызвать у сей четы тот же возглас отвращения, что вызвал омерзительный нищий.

Они должны быть намеренно смехотворны.

Должны сознательно шокировать.

Остерегаться сетей и капканов тошнотворной респектабельности.

Вести себя независимо, жить вне норм.

Рано или поздно, думал ты

(думаешь и поныне)

некоторые, может быть, поймут это.

Однообразие или катастрофа? : некоторые сравнивают ее с заезженной грампластинкой, а еще история твоей бывшей родины вызывает в памяти нескончаемое болеро Равеля.

В гостиных байоннской префектуры, ancien d'epartement des Basses Pyren'ees[32], бессмертные претенденты на престол выставляют напоказ свои гербы и титулы перед грузчиком с патентом на корсарство, мнящим себя божеством : семейная родословная великолепна и, судя по всему, льстит снобизму честолюбивого ma^itre de maison[33] : в ней, естественно, фигурируют Сид и дои Пелайо, неотесанный сын гор : один ссылается на кровное родство с Тубалом? другой утверждает, что Вамба[34] — его дядюшка, а кузен — ты ведь помнишь? — Санчо Храбрый[35] : королевские павлины победно распустили хвосты, усеянные пурпуром, болтливая Сансуэнья изрекает благоглупости, а бурбон, весь в scottish[36], пыжится, являя свой истинно испанский дух.