Худловары

Со стороны может показаться, что я выбираю, чего бы почитать. На самом деле, я делаю открытку-валентинку. Только что нарисовал картинку и теперь приклеиваю её на кусок картона. Книги выполняют роль пресса. Наверное, уже готово. Рушу стопку набок…

Чёрт! – между рисунком и картонкой остался пузырёк воздуха! Нажимаю на него пальцем, но он лишь сдвигается чуть-чуть. Ну да ладно, всё равно уже пора отправлять.

Я хочу тебя, чучело,

чтоб дразнила, смеясь,

и даже чуточку мучила

ноготками и мокрой тиной волос;

а потом

с полудетским и полудиким лицом

то ли выла, то ли мяучила

так, чтоб трём этажам не спалось;

а потом

чтобы рядом свернулась клубком,

успокаиваясь и тихо всхлипывая.

Вот так я хочу тебя, глупая.

После встречи с Евтушенко моя вера в поэтические авторитеты была подорвана. Но оставалась ещё одна сфера, где поэзия должна работать. Женщины! Если твои стихи действуют на женщин, на черта тебе престарелые авторитеты?

Только с женщинами в Америке это работало как-то неправильно. Про настоящих американок даже не говорю – с ними нашему брату вообще тяжело сойтись. Совсем другие сексуальные коды.

Скажем, у них там нужно её в «Макдоналдс» пригласить, или в бильярд, или ещё чего-то такое, чего ты не знаешь. И вместо этого предлагаешь проводить её до дому. А она смотрит на тебя как на маньяка-убийцу и говорит: «Да зачем тебе, я же совсем в другой части города живу! И вообще я на машине, а ты нет. Давай лучше я тебя до дому подброшу!» Ступор.

И так во всём. Хрен поймёшь, чего они хотят. В конце концов, конечно, начинаешь шарить – но всё равно с нашими как-то проще. Особенно когда тебя уже тошнит от английского.

На конвент русской ньюсгруппы в Поконосе я захватил несколько копий «Песенки шута» и раздарил книжки бывшим соотечественникам. Но на каждую женщину там уже было по нескольку озабоченных мужиков, и я вернулся домой без приключений.

Однако хитрый Делицын, проезжая после конвента по нью-йоркщине, подарил одну из книжек замечательной девушке Марине.

Сначала наш роман был очень аккуратным, то бишь электронно-почтовым и телефонным. Через месяц я не выдержал и рванул к Марине через четыре штата. После этой встречи крышу мою повело самым страшным образом.

Главная заподлянка с русскими американками – с виду и по голосу они как настоящие наши. Но в башке у них все иначе подключено, как в американской розетке.

В России женщина любит долгие романтические шуры-муры, встречи-расставания, сцены ревности и прочие страсти-мордасти. И только после этого сдаётся. В Штатах же она, особенно молодая, быстро перепаивает контакты. Ей ничего не стоит перепихнуться с малознакомым при первой встрече – зато всякие страсти попадают в разряд опасностей, которые разрушают индивидуальные планы.

Нет, она в принципе не против какого-то разумного количества страстей. Но в безопасном таком, упакованном виде – по Интернету, по телефону, в книжке Лимонова, на кассете с Коэном…

Мои же страсти только обострялись из-за дистанции. Если бы Петрарка пожил со своей Лаурой хоть неделю, он не написал бы ни одного сонета. Но у него такой возможности не было. У меня был автобус «Грейхаунд».

Когда я в очередной раз сообщал Марине, что еду к ней – без спроса, без плана! – с ней делалась паника. Она звонила Делицыну и спрашивала, как вести себя с русскими поэтами-маньяками. Делицын демонически смеялся и советовал вызвать полицию. Сам он в то время гонялся по Штатам за такой же молодой русамериканкой с красивыми зубами, и она напускала на него полицию уже не раз. Левон был закалён в борьбе с полицией и хотел посмотреть, как я пройду это испытание.

Может, лучше было бы, если б она хоть раз вызвала копов. Но она не вызывала – и её чёртов Коэн вертелся у меня в голове ещё много лет.

танцуй со мной под плач смычка, мани за красотой

веди меня сквозь панику в свой шёлковый покой

неси меня, как голубь – письма через край земли

танцуй со мною до конца любви

танцуй со мною до конца любви

…И скрипочка, скрипочка, и Перла Батталья на подпевках – ах, как ты меня сделала с этой песенкой! А ведь я так надеялся, что не подведёт старый трюк, моя пиковая дама по имени «литература». Ведь то, что уже записал словами, больше не снится, не думается, не исполняется. Оно лежит мёртвое и не мешает жить.

явись мне дивным ангелом, пока все смотрят сон

и покажи, как движется твой стройный Вавилон

и покажи мне, где тот рай, что позабыт людьми

танцуй со мною до конца любви

танцуй со мною до конца любви