Худловары

Ещё оставались странные наброски в блокнотах. Уже и не хайку, просто пары-тройки ключевых слов, которые разворачиваются в полную картинку только в моём воображении. Эдакий персональный «Яндекс». Тут бы и остановиться… Но от литературного вируса отделаться трудней, чем от привычки к Интернету.

Житинский издал мою книжку стихов «Жидкое стекло». Делалась она в самых пижонских традициях, которых я набрался при издании «Мояямы» в Америке. Маленький тираж, только для своих – зато ты полностью контролируешь процесс, включая иллюстрации и гарнитуру. Не говоря уже о текстах: никаких долбаных редакторов, которые вечно норовят то переносы не там сделать, то исправить парочку слов так, что смысл текста полностью меняется.

Подобная книжка легко решает проблему подарков: все эти вечные размышления о том, какую бесполезную вещь подарить человеку на день рожденья, да ещё так, чтобы она отличалась от всех других бесполезных вещей, которые ему подарят. Только книжка, повторяю, должна быть сделана более-менее самостоятельно. Иначе придётся долго оправдываться, что это не ты нарисовал на обложке квадратный трёхчлен.

Но «Жидкому стеклу» не суждено было остаться чисто подарочным изданием. После двух презентаций – сначала в Питере у Житинского, потом у Кузьмина в Москве – сетевые люди тоже заинтересовались. Я отдал несколько десятков копий на реализацию в магазины, написав адреса магазинов на своём сайте. В маленьких лавках, вроде московской «Гилеи» или питерского «Борея», это легко. Говорят «ну оставьте десяток», дают бумажку-квитанцию, все дела. Народ потом пишет – о’кей, зашли-купили, круто.

Вдохновлённый успехами внедрения в бумажную поэзию с чёрного хода, я выждал ещё полгода и решил войти с парадного. Отправился прямиком в питерский «Дом Книги». Это оказалось даже посильней, чем ЛИТО.

Сначала меня послали «на третий этаж» – там, говорят, у нас коммерческий отдел. Иду. Встречает какая-то тётка. Вам, говорит, к такой-то надо завтра прийти, её по средам нету. Ладно, говорю, приду.

А покажите, чего за книжка, говорит тётка. Показываю. Тут тираж не указан, говорит тётка. Так у меня такой плавающий тираж, завтра можно ещё допечатать хоть тысячу штук, говорю я. Это неправильно, говорит тётка. Короче, завтра придите к такой-то, она вам всё расскажет, но её по средам нет. И вообще, сначала в отдел пойдите, там должны сначала поглядеть и заказ сделать.

В отделе меня посылают к Людмиле-отчества-не-помню. Которая прямо в зале работает, типа консультанта. Она долго разглядывает переднюю обложку. Вокруг ходит народ, косится.

Потом она разглядывает заднюю обложку. Потом читает первую страницу.

Ладно, говорит, я возьму у вас пять штук на короткое время, по сколько вы хотите её продавать? Я говорю, по сколько – ровно столько, сколько стоило издание. За столько не возьмут, тут вообще никому эта поэзия не нужна, говорит Людмила-отчества-не-помню-ни-хрена.

В Москве берут, в «Гилее» за месяц десяток уходит спокойно, возражаю я. Ну, в Москве, говорит она. Тут вам не Москва какая-нибудь!

Тут подходит какой-то тип плюгавенький. Вот, говорит она, вот вы, Не-помню-как-имя-отчество, здравствуйте и скажите товарищу не-местному про Москву.

Да, говорит плюгавенький, видел я эту книжку в Москве в «Гилее» – и не купил! Вообще «Гилея» – это графоманский магазин, говорит этот Не-помню-как.

Вот видите, специалист знает, говорит мне Людмила-не-помню-но-старая-и-в-очках. Я говорю: ну мы же не о мнении товарища Не-помню-как говорим. А о том, что я хочу вот за такую цену и за неё вполне покупают в Москве.

Как хотите, говорит Людмила-опять-же-не-помню. Но вообще, говорит, у вас ещё и обложка такая белая, её сразу захватают грязными руками, а все равно никто не купит, а мне вам потом придётся грязную отдавать.

Мне пофигу, говорю я (меня всё больше увлекает процедура). Ну, говорит Людмила-не-помню-уже-совсем, тогда вот вам на пять книжек заказ, идите к той, которой всё равно сегодня нету, потому что она по средам не бывает.

Но я не ищу лёгких путей, у меня уже чисто спортивный интерес попёр. Прихожу на следующий день к той, которая не по средам. Мне, говорю, Людмила-не-помню-как-отчество, и в общем, сомневаюсь даже, что она вообще Людмила, короче из раздела поэзии и в очках, так вот она мне заказ тут написала на пять книжек. И я бы как бы хотел бы их вам на реализацию как бы отдать.

Плохо, плохо, что вы не знаете Людмилу-как-её-там! – говорит та, которая не по средам. Наша Людмила-с-вот-таким-отчеством, между прочим, самого Бродского открыла!

Мне тут же делается страшное видение: стол кухонный, на столе гроб с Бродским, а вокруг стола – Людмила-не-помню-как-отчество, плюс поэт Рейн, плюс ещё человек тридцать. Все по очереди открывают гроб, но кто-то изнутри упорно закрывает его взад, и всё сначала.

Я видение такое отгоняю и говорю: извините, сами мы не местные, живём на вокзале, про Бродского не в курсе, кто его первый открыл и с чем вообще едят.