— Я подслушивал, — сказал Гилберт, когда мы вышли из дому. — Я считаю, что глупо не подслушивать, когда есть возможность, тем более, когда занимаешься изучением людей, потому что они не совсем такие, если находишься рядом с ними. Люди недовольны, когда узнают про это, но, — он улыбнулся, — полагаю, что птицам и животным тоже не по вкусу, что натуралисты шпионят за ними.
— Много услышал? — спросил я.
— О, достаточно, чтобы понять, что ничего важного я не пропустил.
— И что же ты об этом думаешь?
Он надул губы, наморщил лоб и рассудительно сказал:
— Трудно сказать определенно. Иногда мама умеет хорошо скрывать, но хорошо выдумывать она не может. Странная вещь — вы, наверное, замечали, — те, кто больше всех лжет, обычно лгут очень неуклюже, и обмануть их легче легкого. Можно было бы думать, что они всегда очень чутко реагируют на ложь, но оказывается так, что они-то как раз и верят всему, чему угодно. Вы, вероятно, это заметили?
— Да.
— Я вот что хотел сказать вам. Крис сегодня дома не ночевал. Поэтому мама и раздражена больше обычного, и когда я сегодня утром вынимал почту, для него было письмо, и мне показалось, что в нем что-то важное, и распечатал его над паром. — Он вынул письмо из кармана и протянул его мне. — Вы бы прочли его, а потом я снова заклею и подложу в завтрашнюю почту на тот случаи, если он вернется, хотя я сомневаюсь.
— Почему? — спросил я, взяв письмо.
— Ну, он же на самом деле Роузуотер.
— Ты ему об этом говорил что-нибудь?
— Не имел возможности. Не видел его с тех пор, как вы мне сказали.
Я посмотрел на письмо, которое держал в руках. На конверте стоял штамп: «Бостон, штат Массачусетс, 27 декабря 1932 г.», адрес был записан неустойчивым, похожим на детский, женским почерком. Адресовано оно было мистеру Кристиану Йоргенсену, «Кортленд», Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.
— Почему же ты открыл его? — спросил я, вынимая письмо из конверта.
— Я не верю в интуицию, — сказал он, — но, наверное, есть какие-то звуки, запахи, что-то в почерке. Проанализировать это нельзя, даже осознать трудно, но иногда это влияет. Я не знаю, что это такое. Я просто почувствовал, что в нем может быть нечто важное.
— И часто у тебя возникают такие чувства по поводу чужих писем?
Он скользнул по мне глазами — не насмехаюсь ли? — а потом сказал:
— Не часто, но мне и раньше приходилось вскрывать их. Я же говорил, что занимаюсь изучением людей.
Я прочитал письмо:
Дорогой Вик,
Ольга написала мне что ты снова в Штатах женат на другой женщине и зовут тебя теперь Кристиан Йоргенсен. Это нехорошо Вик, ты же знаешь точно как уехать и ни слова не написать все эти годы. И денег не шлешь. Я же знаю что тебе пришлось уехать из за этой ссоры с мистером Винантом только уверена что он давно уже забыл про все это и еще думаю что мог бы ты написать мне ты же знаеш что я тебе верный друг и всегда готова для тебя сделать все что в моих силах. Я не хочу бранить тебя Вик но повидаться с тобой должна обязательно. В воскресенье и понедельник я в магазин не пойду из за Нового Года и приеду в Н. Й. в субботу вечером и должна поговорить с тобой. Пиши мне где меня встретиш и когда как я не хочу тебе никаких неприятностей. Будь уверен и пиши мне сразу чтоб я вовремя получила.
Твоя верная жена,
Дальше шел адрес.
— Так-так-так, — сказал я и вложил письмо обратно в конверт. — И тебя не соблазнила мысль рассказать об этом матери?
— Да я знаю, как она отреагирует. Вы же видели, как она взбесилась из-за той ерунды, что вы ей рассказали. Как, по-вашему, мне лучше всего поступить?
— Разрешить мне сообщить в полицию.
Он тут же согласился.
— Раз вы считаете, что так лучше. Можете даже показать письмо, если хотите.
Я поблагодарил и засунул письмо в карман.
Он сказал:
— И вот еще что: у меня было немного морфина для экспериментов, и кто-то его украл. Около двадцати гран.
— И как же ты экспериментировал?
Принимал. Хотелось изучить последствия.
— Ну и как, понравилось?
— Да нет, мне и не нужно было, чтобы понравилось, а чтобы просто узнать. Я не люблю всего, что притупляет рассудок. Поэтому я почти не пью и даже не курю. Правда, я хочу попробовать кокаин — говорят, он обостряет ум.
— Говорят. Кто, по-твоему, стащил?