Художественный мир Гоголя

С точки зрения Мочульского, Гоголь был не только великим художником, но и учителем нравственности, христианским подвижником и мистиком. Особое значение для такого понимания Гоголя имеют, естественно, «Выбранные места из переписки с друзьями» – книга, в которой автор «создает стройную полную систему религиозно-нравственного мировоззрения». Исторический смысл деятельности Гоголя состоит, как выясняется, в том, что «ему было суждено круто повернуть всю русскую литературу от эстетики к религии, сдвинуть ее с пути Пушкина на путь Достоевского».[314] Все черты (по К. Мочульскому), характеризующие великую русскую литературу, ставшую мировой, – ее религиозно-нравственный строй, ее гражданственность и общественность, ее боевой и практический характер, ее пророческий пафос и мессианство – «были намечены Гоголем». Он разбил гармонию классицизма, разрушил эстетическое равновесие, чудом достигнутое Пушкиным, он «все смешал, спутал, замутил» и, подхватив вихрем русскую литературу, помчал ее к неведомым далям. Гоголю удалось, пишет Мочульский, «своим кликушеством превратить пушкинскую эпоху нашей словесности в эпизод, к которому возврата нет и быть не может». Что же дала гоголевская эпоха русской литературе? Вот как отвечает на этот вопрос Мочульский: «От Гоголя все «ночное сознание» нашей словесности, нигилизм Толстого, бездна Достоевского, бунт Розанова».[315] Гоголь – первый «больной» русской литературы и первый ее «мученик», с него началось ее «полное неблагополучие».

К. Мочульский пытается понять смысл «художественной системы» Гоголя. Он видит ее основу, с одной стороны, в «небывалой силе и напряженности его нравственного сознания», а с другой – в «мистическом реализме». Автор книги справедливо отмечает присущее Гоголю чувство величайшей ответственности за повсеместно царящее в мире зло. Но объясняется это, видите ли, тем, что писатель истязал себя страхом и всегда жил «под террором загробного воздаяния».

Такова эта книга, из которой впоследствии проросли многие зарубежные сочинения о Гоголе. И в помине нет в ней объективного анализа произведений писателя или исследования противоречий его мировосприятия. Тенденциозность и заданность концепции лишает автора возможности спокойно и трезво оценивать общеизвестные факты, которые он открыто фальсифицирует и приспосабливает к своей умозрительной схеме. Можно ли удивляться тому, например, что в книге этой нет ни звука об отношениях Гоголя и Белинского и вообще о прогрессивных элементах в мировоззрении писателя, когда вы читаете здесь такие, пропитанные ядом, строки: «Линия Белинского привела через интеллигенцию, народников и марксистов к современному коммунизму».[316] Ненависть к «современному коммунизму» определенно служит источником вдохновения для авторов многих зарубежных работ о Гоголе, как, впрочем, и русской литературе в целом.

В этих работах напрасно было бы искать раздумий о социально-историческом содержании произведений Гоголя или анализа особенностей гоголевского реализма. Зато много места уделяется изучению «способов символизации» у Гоголя, выявлению связей его творчества с поэтикой сюрреализма, с Кафкой, с наиновейшими декадентскими поветриями.

Близок к Мочульскому, хотя и претендует на оригинальность своей концепции, плодовитый профессор и протоиерей В. Зеньковский, довольно часто обращающийся в своих сочинениях к имени Гоголя. Еще в своей давней книге «Русские мыслители и Европа» он посвятил специальный раздел Гоголю – развитию его как мыслителя.

В. Зеньковский утверждает, что Гоголь был не только художником, но и мыслителем. Верно, с этим нельзя не согласиться, тем более когда вспоминаешь рассуждения иных критиков о том, что своими великими произведениями Гоголь обязан лишь «инстинкту художника». Зеньковский вносит существенную поправку: не только инстинкту, но и своей способности глубоко понимать действительность. В его истолковании Гоголь предстает теоретиком, который не только искал, но и нашел пути исцеления мира. Нашел с помощью религии. Все мировоззрение писателя объявлено здесь религиозным. В этом отношении он, мол, превосходил даже славянофилов. Особенно импонирует В. Зеньковскому та «религиозная оценка современности», которая-де содержится почти во всех произведениях Гоголя и благодаря которой именно он «остается доныне вождем и пророком для нас всех».[317]