Художественный символ в «Слове о полку игореве»

Ссылка на то, что в конце XI — начале XII веков церковь будто бы разрешила упоминать имена языческих богов, мало что объясняет… Аничков доказал, что поучения, в которых встречались эти имена, предназначались «ДЛЯ Высшего сословия города», а иногда и для духовных лиц, и, кроме того, в них язычество и языческие боги были подвергнуты резкому осуждению. Поэт же говорит о них большей частью позитивно, лишь два раза нейтрально и никогда негативно. Такого упоминания языческих богов церковь в то время не могла принять спокойно. Но народ принимал — иначе они не появились бы в «Слове». Видимо, в конце XII века русичи в массе своей продолжали оставаться «внуками Дажьбога» и, несмотря на усилия властей, в душе ещё не стали «внуками Христа». В «Слове» нет не только Христа, но нет и христианских святых, покровителей военного дела и защитников народа от врагов — ни архистратега Михаила, ни Георгия Победоносца — патрона князя Игоря, а Троян, как мы видели, есть, и весьма не случайно.

Не следует забывать, что «Слово» было создано в то время, когда в русских церквах с утра до вечера шли христианские богослужения, когда широко распространялись богоугодные книги, а в редких светских сочинениях было немало слов в защиту христианской веры.

Попытки объяснить употребление в «Слове» имён древнерусских языческих богов лишь в качестве художественного приёма, мне кажется, не имеют достаточного обоснования. В литературе той поры нет других подобных примеров, да и не могло быть, — так как все ещё велась острая идейно–политическая борьба с язычеством. Защитникам тезиса о художественном приёме не на что опереться — ни исторически, ни логически, — чтобы доказать, что в таком качестве власти разрешали упоминание имён языческих богов, в том числе и позитивное. Кроме того, они всегда «забывают» объяснить другую сторону вопроса, почему ни Поэт и никто из героев «Слова» не вспоминает Христа или святых в самые подходящие для этого критические моменты.

3. Боян

О Бояне мы судим со слов Поэта. Но Поэта гениального, а значит, глубоко проницательного и правдивого.

Образ мыслей Бояна можно, пожалуй, определить как позднемифологический. Система двоичных противопоставлений является методом бояновского мышления и живо ощущается в построении предложения. Он верит в физическое существование души человека после его смерти. Образ Мирового Дерева связывает воедино пространство–время и все уровни мифологического мироздания. Свой князь или воин — всегда сокол, чужой — галка. Образ идеального героя, естественно, сливается с образом его творца, а оба они — продолжатели дела своих богов. О богах и их достойных «внуках» и слагает Боян песни–мифы, песни–гимны и «славы». Кровно–родственные связи продолжают сохранять объединяющее значение и быть причиной серьёзнейших дел, например, войны против внешних врагов.

Для мифологического мировосприятия, где дела человека предопределены раз и навсегда, а пространство–время неизменно от века и во веки, творческий метод («замышление») поэта тоже должен быть неизменно одинаковым, а само «песнетворчество» должно подтверждать установившееся представление о человеке, природе и богах. Поэтому и внутренний мир его героев всегда одинаков.

Сила Бояна — в полном слиянии с народом. С этим связана и его ограниченность: он лишён способности увидеть народ и себя в развитии, в борьбе внутренних противоречий. Образ мыслей и художественный язык Бояна близки и понятны народу. Как поэт он воспитывался на фольклоре, на освоении и разработке его достижений. Поэтический язык с очевидностью обнаруживает это родство — отрицательный параллелизм, постоянные и тавтологические эпитеты, любовь к гиперболизации, народная метонимия (название реки, место народа) и т. п. Бравурный интонационный строй, радостная, «победная» тональность пронизывают творения Бояна, как и героический народный эпос, Боян — песнотворец редкостного дарования и высокой поэтической культуры. Его гиперболы изящны и оригинальны, его речь не терпит лишних слов. Фраза Бояна точна, проста и благозвучна. Стиль в целом оставляет впечатление продуманной завершённости.

Боян мастерски владеет различными способами ритмической организации текста, которую он тесно увязывает с содержанием, подчиняет замыслу. Сравните, например, торжественное обращение Всеволода к Игорю с походным ритмом «песни» о курянах. Великолепна полнозвучная рифма Бояна! И не только древнерусская, вокалическая («комони» — «готови», «а мои ти куряни» — «сведоми къмети»), но и вполне современная «възлелеяны» — «въскръмлеяи», «ведоми» — «знаеми» и т. д.

Поэтическая речь Бояна покоряет естественной музыкальностью, свободой и вдохновением мастерской импровизации. Именно эти её достоинства и выразил Поэт глаголом «растекашется». Уместно напомнить, что Боян был, видимо, выдающимся исполнителем своих «песен» на гуслях и что, наверное, было истинным эстетическим наслаждением слушать гениальные творения в музыкальном сопровождении автора.