Художественный Университет Йоги

– Нет.

– Приобрести не желаете?

– Нет.

– Фишки собираете?

– Нет.

– Товар по акции приобрести не хотите?

– Нет.

– Это ваше?

– Нет.

– Надо отменить. Я позову менеджера. Или оставить?

– Нет.

– А это что?

– Яблоки.

– Ваши?

– Да.

– Сезонные?

– Да.

– С нижней полки?

– Да.

– А вы их взвесили?

– Нет.

– Давайте взвешу. Оплачивать по карте будете?

– Нет.

– Без сдачи найдёте?

– Нет.

– Зина, разменяешь?

– Нет.

– У вас мелких нет?

– Нет. А сигареты тонкие есть?

– Нет.

– А со вкусом вишни?

– Нет.

– А зажигалки есть?

– Нет. Спички возьмёте?

– Нет.

– Вам чек нужен?

– Нет.

– Спасибо, приходите ещё!

– Н-е-е-т!

Кипиш нервного джентельмена

Сон автора на репетиции

На авансцене стоит стол. Из дверей, находящихся в глубине сцены, рабочие выносят привязанного верёвками к стулу человека и уходят. Вступает тревожная музыка. В девятом ряду бронхично кашляет и затихает толстяк в тонкой оправы очках. В центральном проходе у четвёртого ряда за столиком с лампой нервически настроенный режиссёр откидывается на спинку кресла и хмуро смотрит, обращаясь к человеку, сидящему на стуле.

– Гришечкин, вы где взяли этот хлам? Где, я вас спрашиваю, вчерашний стул?

Человек на стуле неуверенно кашляет и осторожно начинает:

– Репетиционный стул, Пётр Ильич, прошлый раз сломался.

– Ладно, хорошо хоть сам цел, – вяло машет режиссёр и делает знак глазами, что слушает.

Человек на стуле, робко кашлянув, вдруг недобро разносит брови и, грозно хмыкнув, вскидывает голову перед первой фразой.

– О, боги, в чём моё спасенье! – запрокинув голову, он вопросительно смотрит на воображаемые небеса и, помолчав, тревожно произносит:

– И всё-таки, воля ваша, Пётр Ильич, не нравится мне, как висит эта штука. Нельзя ли её вывешивать после того, как я пройду? Получится, не ровен час, как прошлый раз.

– Режиссёр здесь я, Гришечкин. Эффект от внезапного появления этой, как вы выразились, штуки закрепит финальную реплику героини и утвердит в конечном смысле сверхзадачи существо замысла. Прошлый раз Утёхин плохо закрепил. Мы это уже обсудили. Сейчас не время рассуждать о всяких несообразных нецелесообразностях. Вам понятно?

Толстяк в девятом ряду раскрывает книжечку, рваным почерком что-то записывает и быстро убирает обратно в карман.

Из правой кулисы появляется рабочий, прикладывает к декорации над Гришечкиным лестницу и скрывается наверху. Оттуда голос Утёхина разносится по всему залу:

– Я, Пётр Ильич, сейчас ещё раз проверю. Прошлый раз чуть не до инфаркта. Убили, думал, обоих на смерть. До сих пор руки трясутся.

Человек на стуле делает рывки, как бы пробуя верёвку на прочность, и снова тревожно смотрит наверх.

Лестница слепо делает несколько шагов вбок, валится и опрокидывает себя плашмя прямо на сидящего на стуле человека. Следом за ней с протяжным воплем на него брякается Утёхин. Слышатся крики и стоны.

Раздаётся странный звук. На долю секунды Утёхин и привязанный замирают, вскинув головы кверху.

Сверху под шелест троса с треском им на головы обрушивается гигантский фанерный куб, из которого, бешено вращая глазами, с перекошенным ругательством ртом вываливается человек в костюме ангела.

Толстяк в девятом ряду вскакивает и оказывается далеко в темноте прохода. Выхватив пистолет, он просыпается в девятом ряду и долго, схватившись за подлокотники, в напряжении трясёт головой.

В поисках утраченного

Тимофей стряхнул с подошв снег, прошёл в дом и тихонько прикрыл за собой дверь.

– Нашёл? – супруга моментально выскочила в коридор.

– Нет, – устало выдохнул Тимофей.

В глазах Веры блеснули слёзы, она отвернулась.

– Я больше не пойду, – робко промямлил Тимофей. – Второй час ночи.

– Нечего было и приходить! – Вера резко развернулась к нему. – Папа только что звонил! И Борис с Юлей до этого.

Тимофей подошёл и положил руки её на плечи:

– Ну успокойся, солнышко, чему быть…

– Ты понимаешь, в какое положение ты меня ставишь? Ты понимаешь? Да что ты, вообще, понимаешь! – в голос закричала Вера.

Тимофей вздрогнул и опустил руки.

– Ты должен! Ты должен, понимаешь? Ты должен найти! – запричитала Вера.

В комнате раздался телефонный звонок.

– Это, наверное, мама! Ну иди, иди! Иди же, милый! Сам потерял, сам теперь и ищи. Всю родню на ноги поднял! – быстро запричитала супруга и, сунув в руки Тимофея шапку, вытолкала его за дверь.

Ночью сильно подморозило и шапка Тимофею, конечно, пригодилась. Под утро, всё также бессмысленно шатаясь по округе и заглядывая во все закоулки памяти, Тимофей, всё также тщетно, отчаянно и безрезультатно пытался найти и восстановить случайно, и так некстати, утраченный вчера вечером смысл.

Проводы

Мы снова обнялись.

Многие, неудержавшись, смахнули слезу.

Перон был полон.

Оно вскочило на подножку.

Взмахнуло в прощальном жесте.

На секунду вновь повеяло теплом.

На миг наши взгляды встретились.

– Возвращайся, – прошептал я.

Оно почти незаметно кивнуло.

Раздался протяжный гудок.

Вагоны стукнули и медленно пошли.

Мимо проплыл укутанный зеленью Июнь.

Набирая скорость, помелькал окнами, полными солнца, Июль.