Читаем Художник Алымов полностью

Прошло несколько лет. Мне часто приходилось вспоминать господина Алымова, так как то, что он называл «ссорой с меньшим братом», продолжалось. Прошел «голодный год» с беспримерными толками о коварстве и развращении народа. Прошла холера с дикими стихийными вспышками – и доставила старшему брату, поспешившему с помощью и страданием, еще несколько весьма основательных поводов для «иска» к младшему… «Областная полуизвестность Алымова», как ее называл он сам, за это время все росла. У передвижников он выставлялся, положим, редко, но говорили, что адвокатуру бросил. Затем его имя то и дело появлялось на страницах газет, – и с этим именем связывалось представление о человеке беспокойном и беспокоящем. Наконец судьба опять столкнула меня с ним – и опять случайно.

Сильные дожди задержали меня к ночи на одной из волжских пристаней. Мне нужно было на станцию железной дороги, но говорили, что ливнями снесло мосты и размыло проселки. Пришлось поневоле ночевать.

Вечер был теплый, и хотя дождь, не переставая, поливал темную реку, барабанил по крыше, но на пристани окна были открыты. В одно из них несся густой гул голосов. Там была компания, возвращавшаяся со съезда, и разговор шел об одном громком деле, сильно занимавшем общественное мнение, По-видимому, все были согласны, оппонировал только один голос, что-то мне смутно напоминавший.

– Вспомните холеру! – кричали одни.

– Вспомните убийство колдунов!

– Знаем мы вашего меньшого брата.

– Бросьте, господа, давайте в карты!

Хлопнула дверь, кто-то вышел из обшей каюты и прошел несколько раз мимо моего окна, под навесом пристани, а затем уселся на скамье, вероятно, любуясь величавой картиной дождя на широкой темной реке. Через некоторое время из темноты до меня донесся знакомый мотив. Мне сразу вспомнилась «Стрела» и ночь в Жигулях.

– Ксенофонт Ильич, – окликнул я, высовываясь в окно. Он вздрогнул и поднялся.

– Почему вы меня узнали? Я вас не могу узнать в темноте, – спросил он.

– По вашей песне.

– А! не правда ли чудесная песня! Жемчужина, – говорил он, входя в комнату. – И главное, кажется, подлинная: еще в двадцатых годах пели балахнинские солевары. А, вот это кто! Помню, помню. «Стрела», Жигули, капитан Евстигнеич и ночной разговор?

Он весело засмеялся знакомым мне смехом.

– Вы опять о чем-то спорили?

– А все об этом известном деле… Чорт знает, как легко верят теперь всякой нелепости, если она касается мужика. В прежние времена вся печать поднялась бы на защиту… А теперь!.. Мы забываем даже о простой юридической справедливости. А вот собирались написать картины.

– Да, кстати, как ваши картины?

– Теперь – напишу, непременно. Вот только с этим проклятым процессом разделаюсь… Вот вы увидите, вот увидите. Однако постойте, кажется, пароход…

Действительно, по темной реке надвигалась на пристань кучка огней, и гулкий свист огласил воздух.

– Напишу, непременно, – кричал мне Алымов через пять минут, махая шляпой с галлереи отвалившего парохода. – Вот только с этим делом… Такая картина, я вам скажу!..

Пароход тихо отвалил от пристани.


1896

Примечания

Короленко начал писать рассказ в середине 90-х годов, закончил его в 1896 году. Рассказ был сдан в журнал «Русское богатство», уже набран там, но затем автор взял его обратно. Короленко очень напряженно работал над этим рассказом – в архиве писателя имеется до пятнадцати различных вариантов и отрывков к нему, – но все же даже окончательным текстом остался, очевидно, неудовлетворенным. Один из вариантов имеет подзаголовок «В ссоре с меньшим братом». Проблема взаимоотношений интеллигенции с «меньшим братом», с народом, занимающая в рассказе не малое место, чрезвычайно интересовала Короленко.

При жизни писателя рассказ не публиковался. Впервые он напечатан в XV томе посмертного собрания сочинений В. Г. Короленко (Госиздат Украины. 1923 г.).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Бесы
Бесы

«Бесы» (1872) – безусловно, роман-предостережение и роман-пророчество, в котором великий писатель и мыслитель указывает на грядущие социальные катастрофы. История подтвердила правоту писателя, и неоднократно. Кровавая русская революция, деспотические режимы Гитлера и Сталина – страшные и точные подтверждения идеи о том, что ждет общество, в котором партийная мораль замещает человеческую.Но, взяв эпиграфом к роману евангельский текст, Достоевский предлагает и метафизическую трактовку описываемых событий. Не только и не столько о «неправильном» общественном устройстве идет речь в романе – душе человека грозит разложение и гибель, души в первую очередь должны исцелиться. Ибо любые теории о переустройстве мира могут привести к духовной слепоте и безумию, если утрачивается способность различения добра и зла.

Антония Таубе , Нодар Владимирович Думбадзе , Оливия Таубе , Федор Достоевский Тихомиров , Фёдор Михайлович Достоевский

Детективы / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Советская классическая проза / Триллеры