Художник Её Высочества

Её бывший парень возился с ней сколько мог. Жалко ведь бросать, красивая девка была до болезни. Потом всё равно не выдержал, струсил и исчез не попрощавшись.

— Ты знаешь, мне хорошо, — подползла, легла щекой на степаново колено. — Попа только болит… эссэсовец ты!

Обтер с её губ капли блевотины, замер, оглушенный. Но нужно было, вот напасть! хоть что-нибудь говорить. Даже не убеждать перевоспитывать кружочек в квадратик, не обращать в свою поганую веру, просто говорить. О сперме, например, уникальнейшем веществе. Никаким алхимикам близко не удавалось подступиться к такой сложности. Она калорийнее китового молока, потом, значит в какой-то капельке, да нет, в одном единственном сперматозоиде, свернут в непостижимой плотности целый мир, все программы, инстинкты и таланты будущего организма.

— Ёлки-моталки, дак речь о философском камне! Выпариваешь, спекаешь и… И потом, у меня была одна женщина тридцати лет, которая так и сказала: «Я тебя выпью до капельки.» В самом деле не бежала выплюнуть, а проглатывала, как-будто ей что-то такое… ну да ладно… Женщина эта обладала знанием посвященных. Она позже обьяснила в чем дело. Природе мало только шифровки. Что-то должно быть ещё тайное, без чего пропадает феномен жизни. И природа, побеспокоившись, окутала будущую жизнь эзотерической энергией. Знающая женщина употребляла её в чистом виде. Не сперму, но энергию. На самом деле ей, с её молодильными яблочками оказалось сорок лет! Я чуть руки на себя не наложил, когда открылось!

Степан переложил голову с твердого колена на мягкое бедро и прошептал в ухо:

— Давай будем считать, что эзотерическая энергия будет в тебе… как бы точнее выразиться..? Первая ласточка что ли..? — ляпнул, и оба засмеялись глупости. Ура! Ласточка, делающая весну, наконец, в нужном месте.

Подползла ещё ближе, прижалась лицом к его животу. Степан еле расслышал.

— Всё равно не получится. Я боролась сколько могла. Я так устала…

Современная медицина — дерьмо полное. Пещерный век. Случайно что вылечат и в газетах кричать об этом, сами поражённые. Зато скачиванием денег овладели в совершенстве, падальщики.

— Ничего-о-о, амазоночка, мы не будем торопиться. Мы медленно спустимся с горки, выстругаем новую дубинку, поймаем у соседней деревни бабёнку, обрежем ей косу, сплетём тетиву, натянем на лук, нащиплем стрел, и-и-и как дадим-дадим с новым оружием перца! А сейчас вставай помаленьку, девочка.

Не может? Тогда он её понесёт. Застегнул брюки, поднял девчонку на руки и понес к реке умыться. Взошли на плот пацанов в затончике, который почти скрылся от их веса под воду, и взялся возёкать тошнотную моську.

— Ну что ты делаешь?! — возмутилась. — Меня умываешь, а посмотри на свои руки! Они грязные, вымойся сначала. Я сама.

Кажется, пошло дело. Главное — новый нестандартный ход. И будто святая Богородица вмешалась, одумавшись. Плот, раскачиваемый при умывании, вдруг отпружинило от берега и понесло к мысу. За ним сразу течение.

— Прыгаем!

Степан придержал за талию.

— Пусть несёт. Интересно.

Прибрежные второстепенные струи передали плот первостепенным, а первостепенные льстиво преподнесли его стремнине, несущейся со скоростью пассажирского экспресса. Енисей в районе Октябрьского моста делился на два рукава, каждый шириной с Амазонку в устье. Выгрести из стремнины ладошками то же, что остановить акулу поздравительными открытками. Ещё быстрее поплывёшь.

— Смотри, как получается, — обратил внимание на надвигающуюся махину моста. — Вроде еще недавно валяли дурака, а если в опору врежемся… четыре сбоку — ваших нет, обоим каюк на двести процентов. Согласна?

Она взяла его за руку, пальцы в пальцы.

— Значит, я тебя сглазила.

Бетонная щека опоры пронеслась мимо в нескольких метрах. Но этого было достаточно, чтобы буруны раскачали плотик выше всякого приличия. Когда невероятной эквилибристикой удалось удержаться на плоту — оба до пояса были мокрыми. Город закончился, пошла промзона, потом сателитные районы, но скоро обрезало и их. Изредка роились на черном берегу огоньки деревушек, ферм, на проселочных дорогах мелькали фары автомобилей, прочая мелкая невнятность. Их несло и ощущение было жуткое, казалось, вот-вот зашумит впереди, и воды реки сорвутся в бездну с края панциря черепахи, несущей на себе мир.

— Если над головой светят звёзды, значит у вас спёрли палатку.

Ночи стояли теплые, но на воде, да еще мокрая одежда… Степан снял брюки, с доходяги стянул, замотал ей ноги своей рубашкой и принялся растирать ладонями, пять минут её, минуту себя. Болезнь известно какая: жизненной силы нет, хочется даже летом кутаться в пуховые шали, сидеть у камина, если таковой имеется. Девчонка, видя что массажист всё больше коченеет, начала растирать своего мучителя, они путались руками. Подумал, что хорошо ей гладить одуванчики — целыми останутся. И говорил буквально обо всём: об искусстве, о прожорливости планктона, о вранье лупы, о перевыборах израильского кнессета, о биостратиграфии, хотя не имел представления что за бред такой. А когда совсем рассвело, констатировал: