Художник Её Высочества

Ночью спать не пришлось. Когда у Степана появилась привычка собирать семена, он не помнил. Частью коллекция сформировалась естественным порядком: съел апельсин — сохранил семечко, располосовали в компании арбуз — прибрал парочку черненьких капелек, полдня муслил во рту сливу, избавляя от скользкой ауры, — в коллекцию. Шарик авокадо, тыквенные семечки, черные, белые, в черно-белую полосочку семечки подсолнуха, виноградные зернышки, как миниатюрные груши, яблочное, грушевое семя, линзочки чечевицы, кукурузное зерно, косточки вишни, черешни, персиковая мозгоподобная косточка, кедровые орешки, орешек лещины, земляной арахис, пара великолепных грецких орехов — один подобранный в Испании, другой привезли под заказ из Грузии. Каштан, миндалинка, фисташенка. Выделялись колличеством два десятка фасолин с такими разнообразными изумительными рисунками, что на зависть тропическим бабочкам. Запаянная в целлофан двухкрылатка клена, желудь, шарики ядовитых кустарников, найденные в сибирской тайге, окаменевшие зерна пшеницы из археологических раскопов древнего Новгорода. Иногда что-то приносили друзья и знакомые, зная степанов интерес. Коллекция занимала мало места: что такое зерно в одном-двух экземплярах? В крайнем случае металлическая коробка из-под печенья. Насчёт бессознательного наслаждения коллекционеров сказать трудно, однако то, что перебирание зернышек способствует предтворческой медитации, не вызывает сомнения. Своего рода механизм запуска творческой мысли. Чётки.

Нет нужды насыпать в горшки землю, садить семена, не вздохнув руками, поливать, ждать неопределенное время всходы. Нужно только выстроить на подоконниках из коллекции цепочку и сидеть в центре мастерской, по очереди разглядывая следующее семя, пробуждая в нём жизнь. Некоторые семена лопались с треском, некоторые тихо выпускали зеленое жало. Корешки ощупывали плоскость под собой, но не в поисках влаги, а в поисках опоры. Приходилось играть компенсирующим образом, напоминающим игру в «Тетрис». Какой росток самый низкий, тому и внимание в этот момент.

Всю ночь питал коллекцию, наблюдая между оформившимися растениями войну за пространство и мирное сосуществование на принципах взаимопомощи. Во всяком случае, на окаменевшую пшеницу в человеческий рост, проросшую из новгородских зерен, опёрлось не одно растение кустарникового типа. Когда первые лучи солнца брызнули из-за горизонта, он даже поначалу не заметил перемену ночи в утро из своих джунглей.

В барбарисовом кусте затренькал телефон. С трудом выудил его оттуда. Просили принять спецов службы безопасности. Степан обещал встретить легатов перед центральным входом. А пока было полчаса, нашел в пачке не использованных для оформительства фотографий изображение ректора университета, выдавил из-под ногтя «масляного человека» и скопировал из него ректора от почтенных залысин до шнурков на туфлях.

Спецы корчили из себя невозмутимых сверхчеловеков, но были урожденными итальянцами. Темные очки, нитки ртов, стройнящие костюмы а ля мистер Бонд — и тут же газированная горячность и жестикуляция abbandonatamente{(ит.) непринуждённо, отдаваясь чувству}. Хотя итальянцы считали себя в некотором роде избранниками божьими и, думается, в душе гордились службой самому римскому Папе, да и Рим, что говорить, славный город, но громада университета их несколько придавила. Видели они университеты в Италии, в других странах насмотрелись, но, извините, не высотой же в четверть километра. Такую вавилонскую дуру если поставить посреди города Рима, то грандиозность собора святого Петра вместе с папским дворцом на Ватиканском холме и Бельведерским двором, считающихся весьма грандиозными сооружениями, померкнет, как умаляется свечение светлячка, попавшего на стекло зенитного прожектора.

Говорил в основном ректор. Председатель Православного Общества всеподданнически держался вторым цветом, с готовностью открывая и закрывая комиссии многочисленные двери зрительного зала Студенческого клуба.

Итальянцы проверили всё, вплоть до напирающих сверху грузных люстр банановой конструкции, наговорили в диктофоны памятки и откланялись. Степан же поднялся в мастерскую, сделал из эрзац-ректора маленький шарик, но не стал зашприцовывать его обратно под ноготь, а отщёлкнул с балкона в Москву-реку на корм малькам. Всемогущество!