Художник Её Высочества

— Ангелы — это девочки и мальчики со слёзами вместо крови.

Плачем под дождем. Не видно твоих страданий. Плач под душем — эрзац, но возможность остаться наедине со своим горем и афронтом унижающим.

А его целуют, ласково обтирают полотенцем, последняя прозёванная капелька благоговейно слизывается языком, будто он божество.

— Любовь — жестокий царь. Но его всесильное иго не распространяется на братьев фебовых. Можешь поцеловать своего ангела ниже на четыре пальца от сего места, — указывая на пупок.

О, как чисто должно быть поклонение. Как его розовая кожа. О, как внятно должно быть сказано о любви к нему. Лобызайте его!

Абигель постучала по темени, покрутила у виска пальцем, после чего показала половину его и похлопала божеству в ладоши, что означало: аплодисменты куску дурака.

— Мне известна тщета оваций. Ну их к чёрту! Давай целоваться?!

— Не понтуйся, бобочка, — его звонко шлепнули по заду. — Погулять, чо ли? — сплюнув сквозь зубы на пол. — А что, это идея. Ноги будем щупать, Асей?

Асей выкатил святые глаза, медный слиток воли перевернулся в груди и ухнул в неприлично-нижнее положение. Протянул руки к скверноговорящей, несогласной чтить божественное.

— Ноги щупать — не значит драгулями, — хлестанула по протянутым рукам. — Межножному пирожному фигурное безе портить. Это значит готовиться к побегу, — и захохотала, удаляясь.

Божеству дурно. Межножное пирожное, Асей-бобочка… бе-е-е! Дайте салфетку. Рука к горлу, в глазах прыгает, в голове только одна, но спасительная мысль: «Нашатырю!»

Коньяк хуже нашатыря, но деваться некуда. После глотка в голове прояснилось. Хотел предложить уродке, оглянулся — её не было. Метнулся к креслу, в нём та же композиция: трусики, юбка, рубашка. В этом фокус. Детская вселенная такие штучки пестует. Полёты, сражения с негодным оружием, изматывающее убегание в никуда, гулливеризация и, конечно же, появление в голом виде в публичных местах. В чётках сушеную крысиную лапку нашла, и в город дунула.

Времени хватило только на брюки. Бежал по лестнице, перескакивая через три ступеньки. Хотелось через четыре, но дурнота не уходила. Калейдоскоп какой-то. То страхи мучают, то беспричинная весёлость, то нимб макушку греет, то тошнота кадык раскачивает, губа титькой.

— Стой! Ты что, сдурела?!

Поздно. Двери маленького лифта захлопнули её усмешку. Если будет он вдруг знаменитым художником, ни один скульптор не вылепит его в такой неэстетичной позе. Отпыхивается, руки на коленях, зад откляченный, вот-вот на горшок сядет, лицо не сиятельного божества, а бретера-дуэлянта, получившего пулю в мягкое место.

Вдоль стен зала открытий стояли навытяжку двенадцать колонн, лоснясь в лунном свете ложным мрамором. В их сморщенных капителях можно было прочитать: «Что, высокородие обзделались, упустили барышню? Но особенно не расстраивайтесь. Если девочки убегают от мальчиков, это не значит, что они убегают насовсем. Просто они так бегают. Круг завершат и вернутся на исходную позицию.»

В чётках новая бусинка — пессимизм. Не догнать её гонщику на асфальтоукладчике.

Лестничные марши кончились. Влетел в геологический музей, услышал, как клацнули двери скоростного лифта и засвистели моторы. Поздно! Вбежал в тамбур. Двери маленького лифта сошлись перед ним, пряча пустую кабину. Зато на глазке скоростного испуганно моргали цифры.

Хилый наследник трона спал на ложе, вырезанном из одной большой глыбы нефрита. А он, бедный-пребедный художник, спит на раскладушке. «Камень жизни» — китайским императорам, а художнику — только вата в матрасе. Не догнать, ой, не догнать. Вата не дает жизненной силы.

Ткнул кнопку соседнего скоростного лифта. И не успел уныло спросить: «По какому случаю моя жизнь?», как двери открылись. Несомненно, это везение. Вечно ждешь его.

— По какому случаю моя жизнь? — орал в падающей кабине. — Чтоб её, как ржавый мотоцикл, в доменной печке прикончить!

Оптимизм! От него еще никто не уходил!

— Секретари Такум и Сякум! Пишите указ: Наддать скорости! Боцман Сосисоч! Попитать гребцов самокатной откатки цветочными колбасками, персиковыми сосисками и яблочными окорочками. Билёлики! Принести космические ласты! Бархотка-семиперышка, играть туш! Курс: Лагуна-дель-Кефиро, между архипелагом Сан-Кобыло и атоллом Сан-Педро-де-Банан. Гребите жористые обжорки! Больше мажора!

Вбежал в фойе. По лицу вахтёра блуждала гаденькая улыбочка. «Точно! Через это ушко ниточка прошла.»

— С Новым годом! Эй, парень, ты если за снегуркой побежал, тащи её сюда, вместе покувыркаемся! Ты будешь дедом морозом, а я елкой. Пощекочу где…

Не старый ли козел?! Начистить бы ему пятак, да времени нет. Но как он сегодня зол! За двери. Вверху луна — владычица женщин, внизу, далеко впереди — лунный голый крест. Остановилась машина, сожрала лунный крест и сорвалась с места. Погрозил вслед красным огонькам.