Художник и актриса (СИ)

   И тут же пустились в воспоминания о далеких студенческих годах. Жили весело, бесшабашно, и никто еще не думал, что один из самых близких друзей через какое-то время окажется на другом континенте.

   Из всей команды "свах" работал в поте лица только Тима. Он сделал уже столько снимков, что хватило бы на целую галерею. Все остальные с букетами в руках стояли тут же неподалеку, выжидая подходящий момент. Натэлла видела, что рядом с Игорем продолжают крутиться корреспонденты, фотографы, просто какие-то люди, жаждущие поздравить художника.

   - Все, пора, а то потом не пробьемся, - сказала Натэлла. - Алечка, давайте, я вас представлю.

   - Погодите, моя милая, - улыбнулась Алевтина. - Сначала я должна посмотреть картины. Иначе мне нечего будет сказать художнику.

   Она медленно двинулась вдоль экспозиции, останавливаясь у каждой работы, и странное, тревожное чувство наполняло ее. Что-то отзывалось в душе созвучными струнами, заставляло усиленно биться сердце. Все было настолько понятно, близко, словно автор смотрел на мир ее глазами. Если бы она умела писать картины, но, наверное, делала это именно так. В этих полотнах отражался как бы ее собственный внутренний мир, будто кто-то разгадал ее душевные тайны. От такого странного ощущения мурашки бежали по коже.

   - Папа, это несправедливо! - заявила Натэлла отцу. - Вы видитесь каждый день, можете дома наговориться. А мы уже полчаса смиренно стоим в очереди, чтобы поздравить Игоря.

   - Ладно, Игореша, уступим тебя молодежи, - улыбнулся Давид.

   - До вечера, Игорек, - сказала Торико.

   - Вы уже уходите? - огорчился Игорь. - А банкет?

   - Ну, еще немного побудем, но настоящий банкет устроим вечером дома.

   Торико взяла под руку мужа, и они двинулись в глубину зала.

   И тут же Игоря обступили "свахи". На него просто посыпались букеты цветов.

   - Господи, зачем столько? - удивился Игорь. - Я же не актер после бенефиса.

   Натэлла молниеносно обменялась взглядом с Дарьей, поискала глазами Алевтину, и осторожно начала.

   - Игорь, кстати, мы тут хотели вам представить...

   Но договорить ей не дали. В это мгновение на Игоря уставился объектив телекамеры, и энергичный режиссер произнес.

   - Извините, дамы и господа. Игорь Ростиславович, буквально еще несколько слов для нашего телеканала!

   "Свахи" были вынуждены отступить, и отправились искать Алевтину, которая успела раствориться в огромном помещении выставки.

   Алевтина тем временем прошла в смежный зал, и задержалась у картины "Полет птиц". Рассматривала особенно долго, и никак не могла оторваться. В этом полотне было что-то пронзительное, щемящее. Оно вызывало боль, и в то же время уносило куда-то ввысь, поднимало вместе с большими птицами над этим городом, над землей. И, казалось, будто это не птицы парили в свинцовых облаках, а души людей вырвались из своей телесной оболочки и обрели вечную свободу.

   Что-то подобное Алевтина испытывала на последней выставке Марка Шагала, но там было эстетическое наслаждение, сопереживание, а здесь... Казалось, это ограниченное пространство полотна, закованное в строгую раму, затягивало ее внутрь, в себя. Ей хотелось войти туда и остаться. Ее душа рвалась в полет вместе с этими бесстрашными, сумасшедшими птицами. Их полет не был символом смерти, скорее - ее преодолением на пути в другую жизнь, бурную, страстную и еще неизведанную...

   - Вам нравится? - раздался за спиной Алевтины мягкий, вкрадчивый голос.

   Она вздрогнула, обернулась, и увидела художника.

   Он стоял совсем близко, и смотрел на нее.

   Смотрел большими, чуть миндалевидными зелеными глазами с расширенными зрачками, отчего глаза казались почти черными.

   Этот взгляд взволновал, смутил Алевтину. Почему такие зрачки? Она давно знала, что когда у человека так расширяются зрачки, он испытывает положительные эмоции. Это - признак любви. А когда сужаются - человек зол, недоволен. Но он меня не знает? Почему он так смотрит? И что смущает меня? Сотни людей из зала почти каждый день смотрели на нее, она привыкла к любым взглядам - восторженным, любящим, трепетным, сердитым, завистливым, но взгляд художника был совсем иным, новым для актрисы. Этот взгляд, как и его картины, затягивал внутрь.

   - Ваша картина меня взволновала, - тихо ответила Алевтина, почувствовав вдруг смущение, но не желая ее показывать. Что может смутить актрису с моим опытом, и женщину, прожившую такую жизнь. Что за глупость.

   - А меня взволновали вы, - прошептал Леонтович, и сам удивился своей смелости. Будто это не он говорил, а кто-то, помимо него, управлял его голосом.

   И в этот момент подбежала шустрая девица с диктофоном.

   - Игорь Ростиславович! Позвольте, небольшое интервью для нашего журнала.

   - Нет, - покачал головой Леонтович.

   - Пожалуйста, вы не можете отказать! Буквально несколько слов! - напористо уговаривала девица.

   - Разве вы не видите, что разговариваю с дамой? - резко произнес Леонтович и демонстративно повернулся к девице спиной.

   - Хорошо, я подожду, пока вы закончите, - не сдавалась девица.

   - Боюсь, вам придется долго ждать, - ехидно ответил Игорь.

   - За что же вы ее так? - с улыбкой спросила Алевтина. - Она не виновата, это ее работа.