Художник и критик

Гете и Гегель, два великих представителя этих взаимодополняющих типов мышления, ясно сознавали свою роль. Гете не раз говорил, как многим он обязан в своей научной и художественной работе великим философам от Канта до Гегеля. Гегель, со своей стороны, относился с величайшим уважением к теоретическим работам Гете и с большой любовью и пониманием отмечал их методологическое своеобразие, указывая на их органическую связь с художественным творчеством Гете. Это своеобразие видно во всей теоретической работе Гете и особенно рельефно выражено в категории «первоявления» (Urphanomen). Гете разумел под этим словом чувственное соединение конкретных закономерностей в самом явлении; явление, очищенное абстрагирующей мыслью (никогда, однако, не порывающей с особенной формой проявления) от всего случайного. На языке тогдашней идеалистической диалектики: идеальный прообраз особенности проявлений.

Слово «первоявление» Гете употребляет преимущественно в своих натурфилософских работах. Но в автобиографическом примечании к ним он указывает, что «Римские элегии», цитированная нами статья «Простое подражание природе, манера, стиль» и «Метаморфоза растений» возникли одновременно и были порождены одним и тем же стремлением. «Вместе взятые они показывают, что происходило в моем сознании и какую точку зрения на три великих области вселенной (искусство, эстетика, природа. — Г. Л.) я принял». Поэтому мы вправе видеть в «первоявлении» известную аналогию к гетевской теории жанров[4].

Гегель видел в гетевском методе очень существенный прообраз развитой диалектики: концентрированную, внутренне противоречивую подвижность явления в его особенной форме, чувственно ясную, но мыслительно неразвитую, можно сказать, почку, где мысль еще находится в свернутом, сжатом состоянии. Именно по этой причине он считал, что метод Гете дополняет, с большой пользой для познания мира, всеобщую, универсальную, но именно потому далекую от непосредственного, чувственного мира философскую диалектику. В письме к Гете Гегель пишет о «первоявлеиии»: «…в этой двойственности узнают друг друга два мира — мир понятий и мысли, благодаря его простоте; мир видимый и осязаемый, благодаря его чувственности» (то есть диалектика абсолютного идеализма и «чувственного наличного бытия»). Известно, как был этим обрадован Гете, а кто изучал «Эстетику» Гегеля, тот знает, какое огромное значение имеет в ней «первоявление» гетевской эстетической формы.

Нормальные взаимоотношения писателя и критика в том и состоят, что они встречаются в этой «промежуточной области», познавая и обосновывая, каждый своим особым способом, объективность художественного творчества. Так встречаются новое толкование Гомера у Вико и гетевская теория эпоса как жанра, аристотелева теория трагического искусства и стремление Лессиига поднять до трагической высоты жизненные проблемы революционной буржуазии.

У Вико и Гегеля, у Белинского, Чернышевского и Добролюбова эта связь стала сознательно историчной.

И «Эстетике» Гегеля теория жанров представляет собой всемирную историю искусства, а произведения великих критиков революционных демократов показывают, как отразились исторические судьбы русского народа в зеркале русской литературы, в ее эволюции и кризисах.

Единство философии (точнее: философии искусства), истории литературы и критики следует особенно подчеркнуть, когда речь идет о типе критика-философа и его нормальных взаимоотношениях с художником. Капиталистическое разделение труда разорвало это единство и превратило три органически единые части научного изучения искусства в отдельные, независимые «специальности». Отсюда — бесплодность и беспринципность современной буржуазной критики и истории литературы; и как следствие — ненормальные взаимоотношения между работниками этих специализированных отраслей и писателями.

Кто заслуживает того, чтобы его назвали критиком-философом? Только тот, кто соединяет в себе следующие качества: философское дознание общих закономерностей действительности; знание конкретной истории общества и истории культуры, которое позволяет понимать перевороты, переживаемые искусством, в контексте всей истории человечества; способность судить об эстетической ценности или малоценности произведения (или целого направления) на основании объективных критериев, выработанных путем историко-систематического изучения искусства и особенно творчества его гениальных представителей.

Только там, где такой критик сотрудничает с писателями, у которых есть глубокая потребность в верном суждении о своем и чужом творчестве, могут сложиться нормальные отношения. Так было во времена Просвещения, в классический период немецкой литературы, в годы великого реалистического подъема во Франции первой половины XIX века, в революционно-демократический период русской литературы.

Нормальные отношения и сотрудничество отнюдь не исключают борьбы направлений.