Художник моего тела (ЛП)

Гил прошелся по уродливому ковру, потом заглянул в ванную комнату размером с почтовую марку и спальню рядом с ней. Кремовое и темно-синее цветочное покрывало на кровати, которое у меня было, смялось и нуждалось в заправке, но марлевая ткань, которую я подвесила к потолку, чтобы драпировать по обеим сторонам, придавала ему легкую марокканскую атмосферу.

Вернувшись ко мне, он пробормотал:

— Здесь нигде нет картин.

Я осмотрела свои стены, отмечая их пустоту, бесплодность после огромных граффити в доме Гила.

Я пожала плечами.

— Я не художник.

— Ты была танцовщицей.

Я вздрогнула.

— Была — вот ключевое слово в этом предложении.

Гил изучал меня. Его зеленые глаза были такими пронзительными, как будто он мог видеть реабилитацию и операции, которые я перенесла. Тот факт, что я только что думала о потере чего-то столь дорогого, сделал боль еще более острой.

Его голос звучал почти шепотом.

— Ты скучаешь по этому?

Не разрывая зрительного контакта, я держала спину, покрытую шрамами и татуировками, прямо, когда снимала туфли и шла в свою спальню.

— Ты бы скучал по живописи, если бы не мог этим заниматься?

Я совершила ошибку, посмотрев на него, стоя на пороге своей спальни. Он прислонился к дверной раме, скрестив лодыжки и руки. Его невозмутимая поза не могла скрыть тревогу и быстро проскользнувший ужас.

Я ждала, что он даст какой-нибудь легкомысленный комментарий. Вместо этого Гил устремил взгляд на мой ковер.

— Я бы не выжил. Честно и просто. Это единственное, что помогает мне жить в эти дни.

Мое сердце заколотилось в груди. Я силилась что-то сказать, но в итоге у меня ничего не вышло. Все, чего мне хотелось, это упасть на кровать и закрыть глаза.

— Гил... я...

Он двинулся ко мне. Я отступала назад, пока не оказалась прижатой к стене и к нему. Его взгляд поймал мой с такой силой, что волосы на затылке зашевелились, а инстинкты закричали в боевой готовности.

Гил обхватил руками мои бедра, большие пальцы очертили маленькие круги.

— Как ты выжила, О? — выдохнул он. — Как ты взяла себя в руки после того, что случилось?

Я замерла, мои внутренности таяли от его прикосновения, а сердце разрывалось от его вопроса.

— Что ты имеешь в виду?

Он пожал плечами, как будто и сам не понимал.

— Твои родители, по сути, отреклись от тебя с самого детства. Твои мечты стать танцовщицей были разрушены. Ты, похоже, не поддерживаешь связь с людьми из школы... ты одна. И все же ты не проебала свою жизнь, как я.

— Откуда ты знаешь, что я делаю со своей жизнью?

— Ты такая сильная. Достаточно сильная, чтобы оттолкнуть меня, даже когда я говорю тебе, что ты в опасности. Достаточно сильная, чтобы отдать мне все, что у тебя есть, и все потому, что ты бескорыстна. Достаточно сильная, чтобы простить, хотя именно из-за меня у тебя проблемы. — Его нос коснулся моего. — Мне нужно знать, как ты можешь делать все это, терпеть все, что у тебя есть, и при этом оставаться хорошей... потому что я... я действительно охерительно мучаюсь.

Мое сердце перезапустилось, было дефибриллировано от своей тоскливой усталости, и все потому, что я была глупа, когда дело касалось этого человека. Глупой и бесконечно всепрощающей.

— С чем бы ты ни справлялся... ты не должен делать это один.

— Боже, опять ты за свое. — Его грудь поднималась и опускалась, дыхание стало поверхностным. Глаза потемнели, и крошечное пространство моей спальни завибрировало от эмоций. — Ты все еще хочешь предложить мне спасение после всего, что я сделал

— Это нормально.

— Нет, ненормально. — Он оскалил зубы. — Ты справилась сама.

— Да.

— Так почему, блядь, я не могу? — Его глаза вспыхнули, взгляд упал на мои губы. Его вспыльчивость подогревала похоть, закручивая два мощных химических вещества в моей крови. — Я бесполезен. И подвожу всех, кого люблю. Я... — Гил прижался лбом к моему. — Я подвожу тебя... как и всегда.

Мой желудок сжался, а внутренности скрутились, отвечая на его призыв, втягиваясь в его потребность, несмотря на себя. Как и прежде. Как и всегда.

— Гил...

Я покачала головой, когда он положил одну руку на стену позади меня, прижав к гардеробу, а другой уперся в мое бедро.

— Ты была такой популярной в школе. — Его пальцы сжимали мою плоть так, словно я его собственность. — Пока я не украл тебя у них.

Я не могла исцелить муку, светящуюся в его взгляде, но могла предложить крошечную частичку искупления. Прижав руку к его сердцу, я прошептала:

— Пока я не выбрала тебя вместо них.

Он тяжело сглотнул.

— Почему ты теперь так одинока?

Боже, какой смысл в этих мучительных вопросах?

— Я не одинока. Ты же здесь.

— И все, что я делаю, это усугубляю ситуацию. — Гил ласкал рукой мою талию, грудь и замер над моим сердцем — точно так же, как я касалась его. — Я бы хотел быть другим. Хотел бы, чтобы мы могли быть другими.

— Мы можем быть... если...

— Остановись.

Мне не нравилась слабость, которую он вызывал во мне. Не нравилась бесконечная мука в его взгляде. Что роднило жесткого художника тела, который говорил, что прикасаться ко мне было ошибкой, и этого сломленного человека, неспособного отпустить меня?