Софи. Должна сказать тебе: я не так уж сильно расстроена, что мы покидаем Ламбет. Река воняет как дохлая кошка, а этот аккордеонист в квартире под нами скоро доведет меня до истерики… Хоть бы он наконец куда-нибудь на работу устроился. А может, попросить его, чтобы он снес вниз наши чемоданы? Ему же тогда придется отложить аккордеон в сторону, верно? Но тогда он, скорее всего, начнет насвистывать эту свою мелодию сквозь зубы. Прости, милый, что я такая беспомощная… А все остальные? Они уже спустились вниз?… Да, они там… правда, становится жутковато, что я узнаю их голоса, даже когда они ругаются с ломовым извозчиком пятью этажами ниже. Милый, я хотела бы, настолько хорошо знать только твой голос. Нет, они мне, конечно, нравятся; они оба милые, к тому же они твои старые друзья – лишь этого хватило бы, чтобы я испытывала к ним симпатию… Но мне кажется – прости меня, но мне почему-то кажется – пока не поздно… мне кажется, нам не стоит переезжать вместе с ними. Мне кажется, нам лучше остаться здесь вдвоем, чтобы были только ты и я… Милый, прошу тебя – да не затягивай ты этот ремень – скажи, что ты думаешь – ведь еще не слишком поздно – прощу тебя, скажи прямо сейчас: я слышу в коридоре шаги Банджо, он вот-вот войдет в комнату…
Мартелло. Привет… Что нового?
Битчем. Ничего.
Мартелло. Повозка в порядке, но вот лошадь внушает мне тревогу – какая-то она горбатая и ноги как спички.
Битчем. Я скоро… вернусь.
Софи. Какая жалость, что я ничем не могу вам помочь. Но я могу сидеть у окна и следить за вещами.
Мартелло
Софи. Впрочем, я уверена, что и на другой стороне реки мы не спасемся от очередного аккордеониста. И, разумеется, запах на левом берегу ничуть не лучше. Тем не менее мне кажется, что в Челси нам будет гораздо лучше.
Мартелло. Разумеется, там ведь живет совсем другая публика. Даже художники в Челси выглядят как буржуа.
Софи. А еще там будет солнечнее. Там северный берег, значит, солнце будет светить нам в окно гостиной весь день. Я буду, как обычно, сидеть у окна, солнце будет согревать мне щеки, и я буду представлять Темзу такой, какой ее изобразил Тернер. Вряд ли вид сильно изменился с тех пор, если не считать цвета воды. Тебе никогда не хотелось писать пейзажи в стиле Тернера? Ой, конечно не хотелось, какую глупость я сморозила, прости меня, пожалуйста… Впрочем, не думаю, чтобы и Тернеру хотелось когда-нибудь писать в твоем стиле. Хотя, разумеется,
Мартелло. Разумеется.
Софи. Но тем не менее он никогда не стал бы писать так.
Мартелло. Ему это просто никогда не пришло бы в голову. Я думаю, в этом все дело.
Софи. Да, думаю, что именно в этом. Чем ты сейчас занят?
Мартелло. Я забросил живопись и занялся ваянием.
Софи. Я не об этом. Я спросила, что ты делаешь
Мартелло. Ну, ничего особенного, стою и с тобой разговариваю.
Софи. Ты не видишь нигде поблизости какой-нибудь большой плетеной коробки с крышкой?
Мартелло. Большой плетеной коробки с крышкой? Нет, не вижу.
Софи. Странно, в чем же я повезу свои туфли и сумочки?
Мартелло. Ну, не знаю, подожди, пока Печенина поднимется наверх – мне кажется, я слышу его шаги на лестнице.