Художник зыбкого мира

Однако вокруг него от прежней жизни почти ничего не осталось. Выйдя за порог бара, вы можете оцепенеть от изумления, решив, что за выпивкой и не заметили, как вас занесло куда-то на самый край цивилизованного мира. Все вокруг превращено в пустыню, заваленную обломками. Только уцелевшие остовы домов на заднем плане напоминают о том, что вы находитесь почти в центре города. «Военная разруха» – так называет это госпожа Каваками. Но я-то помню, как гулял здесь сразу после капитуляции и многие из этих домов еще стояли. И «Миги-Хидари» был на месте, хотя окна в нем выбило взрывами, а полкрыши провалилось внутрь. И я тогда все спрашивал себя, проходя мимо этих изуродованных зданий, смогут ли они вернуться к прежней жизни? А потом заглянул туда как-то утром – и увидел, что бульдозеры уже все сровняли с землей.

В общем, на той стороне улицы теперь один мусор. Нет, у властей, конечно же, имеются какие-то планы, но пока – вот уже целых три года! – смотреть там не на что. После дождя между кучами битого кирпича остаются глубокие лужи, которые подолгу не просыхают. В этих лужах плодятся комары, и госпоже Каваками пришлось даже затянуть окна противомоскитной сеткой, хотя, как она справедливо заметила, клиентов это может только отпугнуть.

Здания по соседству с ее баром еще стоят, но в большинстве своем кажутся совершенно заброшенными. А ближайшие дома пустуют уже довольно давно, и это очень ее тревожит. Госпожа Каваками часто говорит, что если бы случайно разбогатела, то с удовольствием купила бы их и расширила свое заведение. Но денег у нее нет, вот и приходится ждать, пока эти дома купит кто-нибудь другой. Впрочем, она, наверное, была бы этому рада даже в том случае, если бы и там тоже открылись бары или кафе – все, что угодно, только бы не жить, точно посреди кладбища.

Если вам доведется выйти от госпожи Каваками, когда сумерки уже сгущаются, вы, возможно, невольно помедлите у порога, глядя на огромный пустырь, что раскинулся через улицу, где еще различимы в полутьме груды битого кирпича, сломанные доски и торчащие из земли искореженные водопроводные трубы, похожие на фантастические сорняки. И когда вы пойдете по улице, вдоль нее все время будут тянуться такие же горы мусора и меж них – грязные лужи, посверкивающие в свете уличных фонарей.

А если у подножия того холма, на котором стоит мой дом, вы остановитесь ненадолго на мосту Сомнений и оглянетесь назад, на бывший наш «веселый квартал», то, если еще не совсем стемнело, сумеете, наверное, разглядеть цепочку старых телеграфных столбов с оборванными проводами. Столбы эти уходят вдаль и постепенно исчезают во мраке, окутывающем ту дорогу, по которой вы только что прошли. И возможно, вы обратите внимание на странные темные гроздья на верхушках столбов – это птицы, весьма неудобно устроившиеся там на ночлег и словно ждущие, когда же снова будут натянуты провода, на которых они когда-то сидели, как ноты на нотных линейках.

Не так давно я стоял как-то вечером на нашем маленьком деревянном мосту Сомнений и смотрел, как на дальнем пустыре над грудами мусора поднимаются два столба дыма. Возможно, огонь разожгли рабочие, неторопливо осуществлявшие некий бесконечный государственный план; а может, мусор просто подожгли дети, играя в какую-то недозволенную игру. Но отчего-то эти столбы дыма вызвали у меня приступ жестокой меланхолии. Они напоминали погребальные костры. Ну да, так и госпожа Каваками говорит: «живешь, точно на кладбище». И неудивительно, как вспомнишь, сколько людей когда-то толпилось на улочках этого квартала.

Впрочем, я отклонился от темы. Я ведь пытался припомнить подробности пребывания у нас в гостях моей старшей дочери Сэцуко.

Как я, наверное, уже говорил, Сэцуко приезжала к нам в прошлом месяце и большую часть самого первого дня провела на веранде, беседуя с сестрой. Где-то далеко за полдень, когда дочери мои совершенно погрязли в каких-то женских разговорах, я решил оставить их и отправился на поиски своего внука Итиро, только что промчавшегося мимо нас и исчезнувшего в недрах дома.

Я шел по коридору, когда тяжелый глухой удар вдруг заставил весь дом содрогнуться. Встревоженный, я поспешил в столовую. Днем у нас в столовой темновато, и после залитой солнцем веранды моим глазам понадобилось, наверное, несколько минут, чтобы убедиться, что Итиро там нет. Но тут послышался еще один удар, затем еще и еще, а затем и голос самого Итиро, выкрикивавшего что-то вроде «Йе! Йе!». Звуки эти доносились из комнаты, носившей у нас название музыкальной. Я подошел ближе, прислушался и тихонько раздвинул створки двери.