Художники

— Должен признаться, что страсть Лу Сини увлекла и меня, — продолжал мой собеседник, — увлекла настолько, что часто принимала характер споря, весьма жестокого, при этом пределы его не умещались в границы часовых лекций можно сказать, что лекции были всего лишь поводом к спору, остальное стирались торить мм сами. «Что надо знать, чтобы писать? — спрашивал я Лу Синя. — Что должно явиться источником?» Человек деликатный, он щадил мое самолюбие, однако и в этом случае был резок. Что-то у меня было написано, но он не переоценивал этого, повторяя: «Уничтожай безжалостно... Не переоценивай того, что написал, найди в себе силы уничтожить...» Сжалившись, он говорил: «Конечно, нет рецептов на все случаи жизни, нужно больше читать, учиться видеть, уметь наблюдать...» Но вот что интересно: однажды Лу Синь произнес нечто противоположное тому, что говорил только что. Он сказал: «Конечно, чтение дает очень многое, но нельзя полагаться только на чтение, главное — строй взглядов, мировоззрение. Мировоззрение!» Это был новый Лу Синь...

— Он хорошо чувствовал краски, — неожиданно произнес мой собеседник. — Понимал: искусство — это умение жертвовать. — Чжэн Чжэньдо взглянул на озеро с золотыми рыбами, которое потревожил случайно набежавший ветер, рыбы как бы встрепенулись, поднялись со дна — они шли сейчас по поверхности озера косяками. — Вам нравится это? — спросил он, указав на золотой косяк. — Нет, нет, скажите откровенно: нравится?.. Не много ли золота?.. По-моему, много... Красота убивает красоту! Как я понимал Лу Синя, литература должна быть особенно расчетлива в умении расходовать краски — художник должен уметь остановиться!..

— Лу Синь весь в своих произведениях и конечно же в себе самом — и одно, и другое не просто, при этом мало изучено... Чтобы полнее постичь произведения Лу Синя, надо исследовать его книги, удерживая перед собой личность писателя, черты его характера... Если бы вам удалось наблюдать его близко, вы бы обратили внимание на то, что он был сумрачным человеком, мало смеялся, хотя любил говорить о веселых вещах. Ничто так не занимало его, как природа китайского рассказа, — он полагал, что тут неоглядный материал для раздумий. Убежден, что до сих пор мы еще не постигли всех глубин материала, относящегося к этой теме, который собрал Лу Синь. Он принадлежал к тем писателям, которые считали, что нет более ответственного дела, чем писательство. Он — единственный, кто мог бы собрать воедино антологию китайского рассказа с древнейших времен, проследив тенденции его развития: образ, мысль, особенности сюжета, характер повествовательного текста и диалога, способы развязки сюжета, эффект нагнетания сюжета, эффект неожиданности... Можно только сожалеть, что работа, которую начал Лу Синь по исследованию новеллы, в частности новеллы эпохи Хань, не подхвачена кем-то из крупных литераторов и не продолжена... Полагаю, что величайшей личной трагедией Лу Синя, которая разрывала ему сердце и которую, хочу думать, он унес в могилу, было потрясение, что ему не удалось осмыслить и довести до конца все, что он вынашивал десятилетия по поводу истории китайской новеллы... Но Лу Синь не был бы Лу Синем, если бы...