Художники смерти

Густая теплая жидкость показалась на удивление вкусной — словно томатно-мясная подливка. Но от нее вдруг закружилась голова — сразу и надолго, словно от бокала шампанского. Коза рвалась, постепенно слабея, а я не могла оторваться от этой струйки. Так прошло, наверное, около минуты… Животное, наконец, повалилось набок, напор крови пошел на убыль. Только тогда я вдруг поняла, что произошло, но невероятное чувство заполняло душу — словно я, наконец, смогла стать самой собой, сбросив личину послушной девочки. Я перестала думать, что поступаю неправильно, сторонясь сверстников — они теперь казались маленькими и жалкими созданиями, которые могут лишь делать тоже, что и окружающие.

Внутри меня словно забурлила новая жизнь, наполнив тело непонятной пульсацией — так, словно сердце стучало в каждой его клетке. Непонятная сила бросила на землю и, сквозь головокружение и растекающуюся слабость я вдруг стала четче различать звуки и запахи леса — так, словно внезапно прекратился насморк. Потом включился слух шуршанием птиц в гнездах и полетом сов… даже звуки музыки из лагеря прорвались ко мне. Я села на землю, пытаясь сфокусировать зрение. Через некоторое время у меня это получилось, и, несмотря на лунный свет, предметы стали очень четкими…

Обратно в лагерь я буквально летела, не чувствуя ни усталости ни раздражения чего со мной не случалось. Ночь была просто великолепная — яркая луна, тихий ветерок, прохлада — словом, то, что нужно для разгула нечисти. На половине пути, примерно я заметила впереди две неясные тени. Бродячие собаки — их всегда полно возле скоплений людей, вели себя как-то странно. Увидев меня, они поджали хвосты, и, скуля, припали к земле. Псины были здоровые, поменьше немецкой овчарки, хотя ненамного. Но что-то их очень напугало. Я оглянулась — вокруг больше никого не было. А собаки отползали в сторону с моей дороги. Стоило мне сделать шаг — они ринулись прочь со странным визгом. Но эта встреча тогда показалась мне не особенно значительной.

Кровь с лица и шеи я смыла в воде маленькой речки, что плескалась возле лагерного забора. Глядя на свое отражение, я заметила, что немного изменилась — словно волчонок вдруг обнаруживший, что у него есть не только зубки, но и клыки. Внешне это никак не проявилось. Но толи расправились плечи, толи на губах появилась легкая как паутинка улыбка презрения к окружающему. Сбросив футболку и кроссовки, я нырнула в реку, и долго плавала в теплых волнах затона. Тело постепенно перестало гореть, взамен этому пришла легкая истома и покой.

— Так и начался твой охотничий сезон? — Рассказ моей спутницы был довольно странным, но, если поискать, можно найти и не такие отклонения в поведении людей. Чего стоили только пресловутые «черные мессы» средневековых колдунов. Ну выпустила девушка пар, отомстив несчастной скотине за все недовольство миром… Хотя, впрочем, почему коза «несчастная»? Не называл же я так ту свинью, что заботливо упакована в горячие сосиски…Другое дело, что убита коза была достаточно профессионально, что ли, без особых колебаний, словно девушка долго этому училась или принесла умение в цивилизованную жизнь вместе с генетической памятью хищных предков.

— Можно и так это назвать… — Она с сожалением посмотрела на воду, которая осталась в бокале от кубиков льда. Я поднялся, прихватив его, двинулся к бару. Можно было, конечно, позвать скучающего официанта, но пауза давала возможность немного обдумать полученную информацию. Вопрос, собственно, был один — действительно ли моя знакомая стала одним из самых знаменитых мистических существ, или же ей требуется помощь психиатра? Пока ее рассказ с одинаковой степенью вероятности подтверждал и ту и другую версии. Поэтому стоило вернуться, ожидая продолжения.

— В лагере я оказалась под утро, когда уснули даже самые отчаянные «дети». Отсутствие мое осталось незамеченным, как впрочем, и в предыдущие разы. Но теперь я чувствовала изменения, которые произошли во мне самой. Усталости, на удивление, почти не было, лишь в глубине, как теплый уголек, тлело удовольствие от удачной охоты. Я с удовольствием забралась под одеяло и проспала до завтрака.