Художники во Франции во время оккупации. Ван Донген, Пикассо, Утрилло, Майоль, Вламинк...

Тем не менее я должен был «заниматься» Пикассо — по той простой причине, что Мартин Фабиани, торговец произведениями искусства и издатель, подготовил новое издание «Бюффон», которое он хотел (забавная идея) украсить гравюрами Пикассо. От меня не требовалось в такой ситуации определять выбор издателя, но для публикации этой книги предполагалась, чтобы не сказать — была необходима, моя подпись. Типичный случай: с одной стороны, я очень любил Пикассо, но с другой — как немецкий офицер, должен был подчиняться приказам. По минимуму, во всяком случае... И этот случай был сложнее предыдущего, когда доктор Пьерсиг из посольства позвонил мне, чтобы прочитать часть письма-извещения, полученного из Берна, в котором говорилось, что Скира готовил публикацию книги, посвященной работам Пикассо. Изданная в Швейцарии, она должна была затем продаваться подпольно во Франции. Внимательно выслушав, я спросил доктора Пьерсига, есть ли у него в кабинете мусорная корзина, и предложил ему бросить туда это письмо.

На этот раз я не мог так легко отделаться.

Воспоминания о группе «Наби»

Морис Дени лучше всего излагал позицию «Наби», говоря, что «всякое произведение искусства — это преобразование, эквивалент страсти, карикатура на полученные ощущения». Группу составляли молодые люди — Редон, Вир, Морис Дени, Серюзье, Рансон, Руссель, Боннар, продавец картин Воллар, а также мадам Дени. Они считали себя «наби», иначе говоря, пророками. Пророками чего, я не знаю. Они это знали, наверное. Спустя некоторое время после создания группы к ним присоединился большой швейцарский художник Валлотон и, самое главное, мой друг Майоль, который интересовался еще и живописью.

В 1943 году Майоль жил у меня в отеле «Линкольн», на улице Байар. Аристид любил разговаривать за завтраком, но особенно — долгими вечерами, которые мы проводили вместе. Он был неиссякаем, когда говорил о том, что касалось начала его творчества. И, хотя в течение сорока лет он ничем, кроме скульптуры, не занимался, он оставался, по его словам, преданным «наби», их поискам, своим друзьям Вюйару, Дени, Русселю.

Майоль был человеком замечательным и непредсказуемым. Он отказался, например, создавать фрески для Театра Елисейских Полей, хотя это был очень престижный и хорошо оплачиваемый заказ. Предлогом для отказа было то, что на работу якобы отводилось слишком мало времени. В результате Бурдель выполнил заказ вместо него.

Дом Майоля в Марли был, между прочим, отражением того периода его жизни. Стены были увешаны картинами его друзей. Я никогда не забуду морской пейзаж Гогена, который он мне там однажды показал, как безделицу. Картина была необыкновенна!

Майоль был тесно связан с К.-К. Русселем[44], своим соседом в Этан-ля-Виль. Руссель часто приходил в Марли с детьми, Жаком и Аннет, которые играли с юным Люсье-ном Майолем. Аристид тоже посещал Русселя, построившего себе дом настоящего буржуа, окруженный великолепным парком. Кроме того, соседкой Майоля была мадам Ваард, прозванная «Бе», которую Майоль обожал, как Рильке в свое время. Она вовлекала его в «более чем духовные дискуссии». Во всяком случае, он так считал.

Разговоры с Майолем давали мне приятную возможность как бы проживать историю искусства изнутри. Между прочим, иногда Майоль поднимался ко мне в комнату с конспектами.

Майоль прекрасно относился к Русселю, принял всем сердцем идеи «Наби», но, тем не менее, не любил Мориса Дени. Он понимал, разумеется, значение Дени как основателя и теоретика движения, приходил в восторг от его определения «неотрадиционализма», но говорил, что Дени работает больше пером, чем кистью, пишет больше, чем рисует. Кроме того, ему совсем не нравилась склонность Мориса Дени к религиозной живописи с ее палевыми красками, розовым и голубым.

Однажды, к моему изумлению, он предложил мне поехать с ним в Париж, чтобы посетить своего старинного друга Мориса Дени, ставшего тем временем членом Института Франции. Увы, мы не смогли осуществить этот план, ибо Дени погиб несколькими днями позже в результате несчастного случая на площади Сен-Мишель.

Майоль был очень расстроен и хотел знать подробности. По его просьбе я расспросил полицию. Мне сказали, что он умер «глупо». Выйдя из Института, Дени пошел вдоль набережной Конти. Когда он остановился на площади Сен-Мишель, чтобы перейти дорогу, порыв ветра поднял его длинный плащ и закрыл ему глаза. В результате он не увидел быстро приближающийся грузовик и был сбит.

Вместо того чтобы нанести Морису Дени визит, мы приехали на его похороны.

Поездка в Германию