Художники во Франции во время оккупации. Ван Донген, Пикассо, Утрилло, Майоль, Вламинк...

С хладнокровием, которое меня удивляет до сих пор, я сказал Люхту, глядя ему прямо в глаза: «Герр Люхт, я никогда не читал это письмо и никогда ничего не слышал о его содержании». Люхт опустил голову и ничего не ответил. Письмо явно не предназначалось нижним эсэсовским чинам, которые занимались Диной. Но, с другой стороны, я не мог быть уверен, что Люхт сохранит содержание письма в тайне. Таким образом, надо было действовать быстро. Позвонив снова на улицу Соссэ, я узнал, что Дина как раз на допросе. Зная их методы, я попросил парня не торопиться, сказав ему, что она не так уж хитра, звезд с неба не хватает. Это было неправдой. На самом деле, напротив, Дина была очень умной. Явно забавляясь, мой собеседник внезапно сказал, что, если я хочу ее видеть, мне надо только прийти к нему в бюро. Я не поверил своим ушам. «Прийти ее увидеть» означало «увести ее». Я был уверен в этом. Я попросил моего секретаря тотчас же позвонить Рюдье, Люхту и Майолю, который постоянно находился в отеле «Линкольн», чтобы пригласить их позавтракать на улицу Матиньон, в «Большой ресторан» рядом с отелем «Беркли».

Дина Верни и Вернер Ланге на терассе здания Propagandastaffel, Елисейские Поля (Частная коллекция).

Прибыв на улицу Соссэ, я поднялся на четыре лестничных марша, по четыре ступени каждый, по лестнице, которая вела в то самое бюро, и столкнулся нос к носу с Диной, с милым и невинным видом сидящей на стуле.

— Вы можете забрать эту девушку, герр Ланге, — услышал я. — Мы закрываемся на обед. Завтра вы приедете с ней во Френ разбираться с ее делами!

Я официально отдал честь, и мы направились к выходу, ничего больше не спрашивая. Болтушка, Дина начала говорить со мной уже в коридоре. «Заткнись!» — сказал я ей сквозь зубы. Оказавшись на улице, уже можно было разговаривать. Я подумал, что после Френа она явно нуждалась в хорошем завтраке. Мы направились на улицу Матиньон, где присоединились к нашим друзьям.

Придя в ресторан, я открыл дверь театральным жестом и впустил Дину внутрь. Все были взволнованы, особенно старый Майоль. Увидев свою любимую модель, о которой у него давно не было известий, бедный человек сильно побледнел. Дина, напротив, как хорошая актриса, играющая к тому же главную роль, не показала никакого волнения. Спокойно, как если бы ничего не случилось, она взяла меню и заказала завтрак, а потом поела с большим удовольствием.

На следующий день я был обязан прибыть с ней во Френ. Я не мог уклониться от этого. Под пристальными взглядами эсэсовцев я чувствовал себя не слишком хорошо, однако мои объяснения удовлетворили их, и нас отпустили.

Оказалось, что Дина делила камеру с женщиной из Белфорта. Пятнадцать лет спустя я встретил ее в Париже на улице. Она меня узнала.

Я боялся, что, один раз легко отделавшись, Дина снова примется за свое. В Париже было много искушений. Мне удалось убедить ее незамедлительно вернуться в Баньюльс. Чтобы быть уверенным, я лично проводил ее на вокзал.

В качестве благодарности Майоль подарил мне красивый рисунок лежащей на спине женщины. Это была его прежняя модель, до Дины. Имелось посвящение: «Моему другу Ланге».

Дина уехала, он захотел вернуться тоже. Я снова проводил его до Вьерзона. Там мы попрощались, не зная, что это было настоящее прощание, окончательное. Весной 1944 года пришло ужасное сообщение о его смерти: он погиб в автокатастрофе, когда возвращался из Перпиньяна со своим другом, врачом, после визита к Дюфи.

Узнав эту новость, Отто Абец сказал, что Майоль был убит участниками Сопротивления из-за своих хороших отношений с немцами. Я никогда не верил в эту версию. Думаю, что использовать имя Майоля в целях пропаганды было бестактно.

Арно Брекер

Как большинство европейских художников, Арно Брекер в юности жил и работал в Париже, точнее, на Монпарнасе. Находясь под влиянием Майоля, он когда-то делал изящные статуэтки, размер которых соответствовал скромным размерам его ателье. Затем ему представился случай провести некоторое время в Риме, где он продолжал формировать свой стиль, перед тем как окончательно обосноваться в Берлине с Миминой, молодой гречанкой, которую он взял в жены.

Брекеру особенно удавались портреты (это был его любимый жанр), но он мечтал о крупных, монументальных произведениях и осуществил свою мечту, создав знаменитого Прометея. Он так понравился новому режиму, установившемуся в Германии с 1933 года, что правительство купило эту скульптуру и тотчас заказало другие, предназначенные для украшения Государственной канцелярии Третьего рейха, которую должен был построить и построил Альберт Шпеер. В этом огромном здании, возведенном на улице Восс, все было слишком большим. В его неоклассическом, диспропорциональном стиле проглядывало что-то нелепое. Зеркальная галерея по размерам превосходила галерею в Версале. Что касается бюро Гитлера, оно было просто фантастической величины.