Худышка

– Твоего отца больше никогда к ним не приглашали. Томас был личным врачом Миши, но Миша умер вскоре после того скандала, видимо, так они и попрощались. Вот почему я поехала за твоим отцом в санаторий, чтобы уйти от всех и от всего. – Она говорит так, словно все это совершенно ясно, словно все это абсолютно логично.

Мама отворачивается, поднимает голову и нюхает воздух, и я не могу видеть ее глаз: рассказ окончен. Она раскачивает кресло, отталкиваясь пятками. Я думаю о том, как она снова и снова повторяет его имя, сжимая краешки губ и отводя глаза. Миша. Быстро. Так быстро, что я почти могу притвориться, будто не слышала восторга, застрявшего у нее в горле, как рыдание.

Туберкулезная инфекция переносится воздушно-капельным путем: туберкулез может передаваться через кашель, чихание и пение. Инкубационный период длится без каких-либо симптомов очень много лет.

Сол подъезжает к нашему дому в побитом старом «шевроле» в ту минуту, когда мама выезжает со двора, чтобы забрать Холли из больницы. Сол подходит к ее машине и представляется в окно. Мама улыбается ему, и потом я вижу, как всю дорогу вниз по улице она подмигивает мне и показывает большой палец. У меня такое чувство, будто я знаю, что она скажет потом: «Гизелла, ты не рассказывала мне, что он такой квелый. Ведь он квелый!» – «Ты хочешь сказать, клевый… Да, он симпатичный».

Я вытаскиваю ноги из кроссовок Холли и провожу ими по траве, а Сол плюхается рядом со мной и целует в щеку.

– Оказалось, это совсем не больно.

– По-моему, мама считает тебя симпатичным.

– Ну, не могу ее за это упрекать. – Сол выдергивает пивную бутылку из моей руки и делает глоток, потом пытается понюхать мою подмышку.

– Эй!

– От тебя приятно пахнет, порошком, травой и потом. А еще кроссовками, пивом и лимоном.

Он опять как бы невзначай целует меня – долго. Когда он так делает, у меня кружится голова. Я весь день ничего не ела, кроме старой, тяжелой, как свинец, оладьи из кабачка, которую Холли принесла домой с урока по домоводству, а кусок хлеба, который мама поджарили для меня с молоком и яйцом, оставила в духовке, чтобы он подсох.

– Что у тебя на уме, Джи? Ты летаешь в каких-то облаках.

Я смотрю в глаза Сола, темные и тоскливые, я замечаю, что, когда на них падает свет, они совсем не черные, но почти карие, теплые, доверчивые. Вдруг меня охватывает ужас. Меня подавляет мысль о том, что мне нужно как-то провести оставшуюся часть дня, но говоря уж об оставшейся жизни.

– Не знаю, по-моему, мне надо еще выпить. Кажется, тебе тоже.

Сол вскакивает на ноги.

– Я принесу, но только тебе. Мне скоро нужно будет идти на полицейскую пресс-конференцию.

Когда он возвращается с двумя бутылками пива, мм чокаемся, я беру его за руку, а он опять меня целует, наполняя мое хрупкое смущение своими солнечными губами, но тут у соседей собака заливается свирепым лаем.

– Сол…

– А?

– Кажется, у моей матери был роман, – говорю я, глядя прямо перед собой в тупик серого потрескавшегося бетона пашей тихой улочки, желая собаке заткнуться.

– Роман? С кем? – Сол становится на одно колено и наклоняет голову, он слушает, всегда слушает.

– С моим отцом.

Глава 14

Я стою у окна в больничной палате, жду, когда наша машина въедет на парковку. Прекрасный день. Я представляю, как Джен и все остальные гоняют футбольный мяч, и думаю, заметил ли вообще Марко, что меня нет. Сегодня не так больно, и я не чувствую вчерашней слабости. Я надеваю форму – другой одежды не нашлось, – у меня на воротнике и впереди на футболке до сих пор пятна крови. Не могу найти свои носки, поэтому надеваю пару бумажных больничных носков, а на них уже свои кроссовки. В конце концов, я вижу маму, но тут входит медсестра с креслом-каталкой и моей медицинской картой.

– Это обязательно?

Она кивает и улыбается, потом ставит мне на колени мой рюкзак с учебниками, кроссовками и влажной одеждой. Она выкатывает меня к входу, где ждет мама. Мама румянее обычного. Волосы у нее в беспорядке, и, когда она меня целует, от нее пахнет зерном, как от папы, когда он поздно возвращался домой после вечеринок на работе.

– Ты как? – спрашиваю я се. – Ты какая-то странная.

– Нет, все нормально.

Я подхожу к машине медленно, потому что мне больно идти слишком быстро и дышать слишком глубоко. Мама держит меня за руку и смотрит в землю.

Она заводит машину и разворачивается как-то слишком широко.

– У меня будут неприятности? Мама искоса глядит на меня.

– С какой стати?

– Из-за всего этого, из-за больницы, драки. Мама смотрит на дорогу, поддает газу и останавливает на красном светофоре.

– Нет, Холли, никаких неприятностей у тебя не будет.

– Потому что ты можешь спросить хоть мистера Сэлери, хоть Джен… Эти девицы первые на нас напали.

Мама кивает и бросает взгляд на свои покрасневшие и загрубевшие руки.

– Я знаю, милая, я тебе верю.

– Правда?

– Ну да.