Роман «Игра в классики», с его вариативной структурой, поворотами и контрапунктами, текстовыми разломами, произвольной непоследовательностью, противопоставлением различных миров, с его отрицанием бесспорности причинно-следственных связей, завершил разрушение композиционной модели романа применительно к традиционным формам. Сам Кортасар квалифицировал его как «антироман». Однако писатель очень скоро отказался от этого определения и предпочел ему термин «контрроман», по причинам, которые становятся ясными из следующих его слов: «Не думаю, что эта книга является „антироманом". У этого термина негативный смысл. Это означало бы порочную попытку разрушить роман как жанр, если иметь в виду именно „антироман". Но это не так, напротив, это попытка найти новые формы, новые возможности романа. Я думаю, что форма романа – одна из наиболее плодовитых, и даже в наше время она имеет огромный жизненный потенциал. Трудно даже представить себе, сколько в мире читателей, которые предпочитают роман всем другим жанрам. Но в данном случае речь не об этом. Если кто-то скажет, что эту книгу молено назвать „контрроманом", это будет ближе к истине. Потому что это попытка переиначить и увидеть под другим углом контакт между романом и читателем».
Совершенно ясно, что «Игра в классики» предполагает активного читателя и отказывается от читателя пассивного (печально известного под знаменитым определением читателя-самки). Речь идет о повествовании, обращенном к читателю, о повествовании, окончательно разрушающем классический формат прозы и изобилующем многочисленными вставками культурологического толка, от рассуждений о джазе и поэзии, о живописи, до пассажей о языке глигли, о кино, о Париже как городе, неизменно воспринимающем читателя как соучастника, из-за чего этот роман сразу же стал рассматриваться как культовая книга.