Хулио Кортасар. Другая сторона вещей

Они объездили остров на машине (Варадеро, Карденас, Сьенфуэгос, Баракоа) и много фотографировали, они увидели ошеломляющие известковые карьеры, заезжали в сельскохозяйственные кооперативы, заходили в дома крестьян, обедали в столовых общественного питания, говорили с людьми: с рабочими сахарных заводов, с крестьянами, рубившими сахарный тростник, с учителями и студентами. Кортасара приятно удивили масштабы кампании по ликвидации безграмотности, предпринятой после революции, было также удивительным видеть радость простых людей, исполненных надежды, их солидарность в деле кардинальной аграрной реформы, которая предполагала полное отторжение американской экономики (включая компанию «Юнайтед Фрут») путем экспроприации миллионов акров земли и американской недвижимости, накопленной за годы предыдущего режима. Что-то (многое) из того, что ему рассказывали, приводило Кортасара в замешательство, например что во времена Батисты улицы, где жили богатые, огораживались на ночь цепями и охранялись вооруженными людьми; и по личным ощущениям, и по тому, что он читал, у него сложилось впечатление, что в большинстве своем жители кубинских городов чувствуют себя частью революции и считают, что революция – это акт справедливой мести: это и студенты, которые теперь учились во дворцах, где раньше жили богатые хозяева, и крестьяне, которые теперь были свободными; ему казалось, что все полнится чувством исцеления, пусть еще зыбким, но которое непременно наступит, и что все это, этот революционный «статус», даст кубинцам возможность отделить свою экономику от американской, что они уже и начали делать, и, кроме того, он видел, что каждый кубинец готов отдать жизнь за революционные достижения, то есть за то, что произошло в 1959 году. Единственное исключение составляли те, «кто думал только о своем брюхе», то есть бывшие собственники, а также официанты ресторанов и казино, отныне запрещенных законом, тоскующие о временах расцвета туризма благодаря наплыву посетителей из Майами. Обо всем этом писатель так пишет Блэкборну: «Я тебе откровенно скажу, не будь я уже стар для подобных вещей и не люби я так сильно Париж, я бы вернулся на Кубу, чтобы быть с революцией до конца».

Начиная с этого времени писатель сотрудничает с Островом Свободы настолько тесно, насколько это было необходимо и возможно: согласно своим представлениям и через свои произведения. Он, конечно, так и не стал полностью новообращенным, но энтузиазм по поводу Кубинской революции был у него неизменным. Кортасар никогда не отличался склонностью к активной политической деятельности. Напомним, что он не был таким даже во время захвата университета в Мендосе и позднее никак не проявил себя sensu stricto[93] даже во времена зашиты сандинистской революции в Никарагуа, идеи которой он пусть с высокой степенью компромисса, но разделял. Однако под этим никогда не подразумевалось, что он полностью посвятит себя политической деятельности, целиком отдавшись ей в ущерб своему писательскому делу. Но он всегда великодушно и доброжелательно относился к любому приглашению, исходившему от Кубы, а в семидесятых годах от Никарагуа или от Трибунала Бертрана Рассела.[94] В этой связи писатель признается в 1972 году Альфредо Барнечеа: «Я есть и буду писателем, который верит в социалистический путь развития Латинской Америки, и в плане политики использую все свои возможности, чтобы поддержать и защитить этот путь. Но даже когда я чувствую, что в этом плане необходимо, скажем так, прямое участие в политических действиях, я все равно продолжаю верить, что наиболее эффективным для меня будет печатное слово. Я продолжаю быть хронопом или, лучше сказать, субъектом, для которого жить и писать суть две вещи неразделимые, субъектом, который пишет потому, что это переполняет его, и в конечном итоге потому, что ему это нравится» (5, 89).

В этом отношении за время своего первого путешествия у него установилось множество контактов с различными периодическими изданиями и журналами, связанными с «Каса де лас Америкас». Например, именно в то время «Литературные тетради» напечатали его доклад «Некоторые аспекты рассказа», который он сам надиктовал в Гаване: пространное и емкое по содержанию эссе, содержащее его размышления о рассказе как об устойчивом, достойном похвалы жанре; он согласился на издание повести «Преследователь» и разрешил – подпольно, если говорить начистоту, поскольку он не согласовал предварительно этот вопрос с издательством «Судамерикана», – чтобы Арруфат и Касей собрали антологию его рассказов из сборников «Бестиарий», «Конец игры» и «Тайное оружие».