Хунхузы

Для того, чтобы «братья» могли объясняться между собою и окружающие не могли бы их понять, они употребляют свой особый язык. Напр. выражение бань хай-эръ, — «переносить море», — означает «пить». Цао-фу, «наклонить счастье», — есть; цяо, «стучать, барабанить», — идти; фу-цзы, «засада», или то, что повторяется на пути, — гора; сянь-эръ, — «ниточка» — дорога; бай-тяо-эръ, «белая полоска», — дождь; ча-пэнъ-эръ — «белить палатку» — пасмурный день; ло бай-тоу эръ, — «опускается белая голова», — идет снег; чэнь тяо-эръ, — «воспользоваться полоской», — спать; хэнъ дао-цзы, — «поперечная дорожка» — река; динъ тянь-эръ, — «верхушка неба», — шапка; цзы, — «листва», — куртка; дэнъ кунъ-цзы, — «наступать на пустоту», — надевать шаровары; ти-ту-цзы, — «толкатели земли», — улы (обувь); лунъ яо, — «приблизиться к яме», — войти; пяо-янъ-цзы, — «плавунцы», — пельмени; банъ-пяо, — «связанный билет», — пленник; фань-чжанъ-цзы, — «перевороченные листы», — лепешки; хэй мао-цзы, — «черная шерсть» — свинья; шенъ дянь-эръ, — «звучащая (или возвышенная) точка» — собачий лай; тяо-цзы, — «полоса» — ружье; чжань-чжо, — «клеить» — держать; хуа, — «скользить», — уходить; гуанъ-цзы, — «блеск», — большой нож; шунь фу-цзы, — «послушное данное в руки», — палочки для еды; и т. д. Для всех отправлений человеческого организма существуют также свои обозначения, — иногда весьма остроумные.

Сами себя они никогда не называют «хунхузами», тщательно избегая даже произносить входящие в это название отдельные слова (хунъ, ху). Они заменяют их другими словами, а то просто вместо произнесения слов «хунъ» или «ху» дотрагиваются до своих усов или верхней губы, намекая этим жестом на растительность на лице («ху-цзы»). В случае, когда этого выражения нельзя избежать, — они называют себя — «ху-фэй»…

О многом бы еще хотелось расспросить любезного хозяина, но нужно было торопиться домой.

Мы распрощались, уселись верхом на наших коней, которые оказались выкормленными, и двинулись назад в сопровождении того же проводника.

Я задумался, анализируя свои впечатления.

— Ну что вы скажете о хунхузах? — прервал М-о мои размышления.

Я поделился с ним моими мыслями.

— Теперь я расскажу вам то, что обещал, — продолжал М-о, — и это, быть может, дополнит то представление, которое вы составили себе о хунхузах.

Я чувствовал, что услышу нечто не совсем обыкновенное, и поэтому весь обратился в слух и внимание.

— Познакомился я с Фа-фу, — продолжал М-о, немного помолчав, — вскоре после моего приезда сюда. Податью он меня не облагал, — хотя этим меня раньше пугали некоторые мои знакомые, когда я собирался ехать сюда.

Я несколько раз приглашал Фа-фу к себе обедать. Однажды после обеда он обратился ко мне на своем русско-китайском языке, который все мы здесь употребляем в сношениях с китайцами:

— Ну, капитана, теперь тебе хочу — положи стол на верху шибко много золото; окошко совсем открывай два-три солнца — бойся нету; один копейка пропади нету!

— Почему так? — спросил я, улыбаясь, приписывая его экспансивное состояние сытному обеду и двум-трем рюмкам подогретой китайской водки, от которой старик не отказывался.

— Почему? Потому, теперь тебе, моя — игэянъ братка!

Особенного значения его словам я не придал; но все-таки был доволен тем, что лесные работы шли, как по маслу, без всяких задержек со стороны хунхузов.

В это время мне удалось приобресть вот этих двух серых коней. Правда, хороши? Я ими очень дорожил…

Однажды утром меня разбудил испуганный конюх и доложил, что «обоих коней свели!».

Огорчило это меня ужасно, и я тотчас разослал своих людей во все стороны в поисках за конями. Но розыски не привели ни к чему: кони как в воду канули…

Долго я прикидывал и так и этак, — кто бы это мог сделать? И решил, наконец, что это — работа хунхузов.

Дня через три встречаю своего «друга» Фа-фу и говорю ему:

— Как же ты уверял, что у меня ничего не пропадет? Вот, твои хунхузы увели у меня лучших коней!

Фа-фу так и загорелся:

— Мои? Мои хунхузы? Никогда ни один хунхуз не посмеет ничего у тебя взять! Это твои, русские, увели твоих лошадей!

Чрезвычайно обиженный, Фа-фу ушел. Такая уверенность поколебала меня. Я продолжал розыски на линии, посылал не только на ближние, но и на довольно отдаленные станции, во все поселки, ко всем подрядчикам — словом, всюду, куда только могли угнать коней, — и все напрасно; лошадей никто не видал…

Прошло еще дней пять. Я с грустью решил, что мне уж не видать моих серых.

Вдруг однажды под вечер ко мне без доклада входит Фа-фу прямо в кабинет, чего он раньше не делал, — мрачный и взволнованный, и говорит:

— Твои кони нашлись! Оставь на ночь конюшню открытой, засыпь овса, приготовь сена и жди; только не смотри!

Я не успел и рта раскрыть, как он уже исчез. Оставалось только выполнить его указания. Конюшню вечером оставили открытой, задали корму и стали ждать…

Все было тихо и спокойно, и мы легли спать, ничего не дождавшись.

Рано утром ко мне в комнату опять прибежал конюх и разбудил меня криком:

— Хозяин! Кони есть! Кони есть!