Хуррамабад

Со времени пожара прошло уже пять или шесть дней. Лобачев вставал рано, приезжал поздно и ни с кем из деревенских не виделся. Однако Маша ему каждый вечер рассказывала, что слышала от баб в Сашкине и в самом Завражье, и Лобачев, слушая, только диву давался. Оказалось, деревня уже все про все знала совершенно точно — кто зарезал Серегу и Варвару Дугиных и за что: оказывается, это был дружок Сереги Вадим (все из того же села Сашкина), с которым они, во-первых, не поделили дурака Верку Цветкову, Серегину любовницу, а во-вторых — что Серега в тот день получил под расчет триста зеленых, напарничая с Вадимом из села Сашкина на строительстве дачной хоромины, а Вадиму его собственных трехсот, видно, показалось мало. «Маша, да ты с ума сошла! — негодующе изумлялся Лобачев. — Да он им сам, Вадим-то этот, что ли, сказал? Да откуда же они знают? Разве можно, пока не доказали, такое про человека говорить? А если не он? Да и вообще — откуда это все?! Кто видел-то?! А если видел, что ж он языком своим поганым треплет, вместо того чтоб в милицию бежать?» Маша только извиняющеся пожимала плечами — мол, за что купила, за то и продаю.

Попусту мотаться за сорок километров в Пряевское РУВД не было у Лобачева никакой охоты, и он поначалу хотел на повестку махнуть рукой — тем более что работы на объекте было, что называется, по нижнюю губу, а он и так из-за этого пожара один день пропустил, и перед ребятами было неудобно.

Однако Викентьич, повертев в руках серую бумажку, похмыкав, пожевав губами, напоследок ткнул, как обычно, пальцем в переносицу, поправляя очки, и сказал:

— Ты, Сережа, съезди, пожалуй… Съезди, съезди, ничего, один день погоды не делает… Лучше съездить, а то, знаешь, прицепятся — вызывали, не приехал… Ну их! — и расстроенно махнул рукой.

…Он сошел с автобуса возле райсовета.

Пряевское РУВД располагалось в крепком двухэтажном доме с широким кирпичным крыльцом и черепичной крышей.

Лобачев показал повестку дежурному, тот хмуро ее изучил.

— Не знаю, здесь ли, нет ли… — сказал дежурный. — Он обычно-то по делам…

— Так ведь назначено, — сказал Лобачев.

— Мало ли чего назначено, — ответил дежурный со вздохом. — Направо по коридору.

Лобачев постучал в дверь, потянул ручку.

— Можно? — спросил он у плотного русоволосого лейтенанта лет тридцати пяти, сидевшего за столом над листом бумаги.

— Можно… — отозвался лейтенант, выводя ручкой какие-то вавилоны. — Отчего ж нельзя… пожалуйста…

— Меня вот вызвали… — сухо сказал Лобачев, приближаясь к столу и протягивая повестку. — К вам, что ли?

Лейтенант поднял голову, взглянул на Лобачева и неторопливо отложил ручку.

— Ко мне, — сказал он, серьезно кивнув. — Вот ведь тут, мнять, написано — к Червякову. Я и есть Червяков, не ошиблись… Присаживайтесь, гражданин Лобачев… — он взял повестку и прочел: — Сергей Александрович.

Лобачев сел, а лейтенант, наоборот, поднялся со стула, одернул китель и портупею, повернулся к окну и несколько секунд смотрел сквозь стекло, где были видны деревья на пустой улице да крыша какого-то сарая, крытого рваным рубероидом. Тело у лейтенанта Червякова было литое; широкая и гладкая, как у буйвола, спина туго обтянута кителем. Он обошел стол, сделал несколько шагов по кабинету. Сапоги поскрипывали.

— Ой, вот уж, мнять, не знаю даже, что с вами делать, гражданин Лобачев… — протянул Червяков в конце концов. — Так посмотреть — вроде приличные все люди, с высшим образованием, а ближе к делу, так, мнять… — и вздохнул, беспомощно разведя руками.

— Это вы к чему? — несколько оторопело спросил Лобачев. — К какому делу? Вы меня зачем вызвали?

Он отчетливо чувствовал, что лейтенант валяет дурака, но валяет дурака не от веселости, не от беззаботности. «А ведь оторва этот Червяков! — подумал Лобачев. — Ох, оторва!..»

— Жалуются на вас деревенские… — горько сказал лейтенант и покачал головой. — Жалуются! Говорят — другие вы люди, непривычные! И, мнять, если что плохо лежит, так, говорят, глазом не успеешь моргнуть, а хуррамабадцы уже слизнули! — он повысил голос и уперся Лобачеву в глаза взглядом своих — карих, сощуренных и жестких. — А? Нет, нет, вы не возмущайтесь! — он протестующим жестом выставил ладони перед собой. — Далеко за примерами ходить не будем! Вот скажите, гражданин Лобачев, где вы, мнять, взяли кирпич? возле домика-то у вас сложен — а?..

Лобачев открыл рот, чтобы ответить, — и не смог: задохнулся от возмущения.

Кирпич этот он, когда было время, выбирал из фундамента старого коровника, что возле оврага. Самого коровника давно не было — его забросили еще в пятидесятых, когда выстроили новую большую ферму в Сашкине. Стены его давно похилились, обрушились, что-то колхоз забрал, что-то завражцы растащили… а до фундамента с тех пор ни у кого руки не дошли — кто станет ковыряться из-за нескольких сотен кирпичей! — и он, заросший бурьяном, торчал в чистом поле, словно вставная челюсть.