– Про таких говорят всякие небылицы, но я его знаю с детства. Мы учились в одной школе, встречались с ним до армии. Когда он был в армии, переписка почему-то прервалась. Мне иногда кажется, что виноваты родители. Скорее всего, они прятали от меня его письма…
– Значит, они не любили его еще до судимости? – перебил Михаил.
– Все время сватали за меня тут одного. Он давно уехал из хутора, а родители его умерли. Где он, никто не знает. На похороны только приезжал…
– Извините, что вас перебил. Вы считаете, что молва несправедлива?
– Люди все такие злые… Бог меня простит! Жаль, что не все за свое зло получают по голове…
– Разве сейчас вами не руководит зло, которое вы осуждаете в других?! Неужели Алевтина Петровна вам так досаждала?
– Может, я сказала что лишнее… Вредная была бабка, вреднее на хуторе нет.
– По-вашему она заслужила такую смерть?
– Не говорила я такого! Просто старики считают, что имеют право лезть в чужую жизнь потому, что они старше, или потому, что ты живешь с ними под одной крышей, даже когда выносишь горшки из-под них… Если человек не похож в чем-то на них, то он уже не человек, а зверь, которого нужно травить и преследовать…, – Екатерина замолкла, что-то вспоминая. Михаил решил помолчать и спокойно дождался окончания возникшей паузы. Действительно вскоре последовало продолжение. – А ведь Петро сел в тюрьму, можно сказать, из-за меня. Ходили мы на танцы в Рябошапки. К хуторским там всегда приставали. Драки были часто. Петро только вернулся из армии. Он считал, что я не писала, а я считала, что он не отвечал, поэтому у нас отношения были: “здрасьте и до свидания”. Меня пригласил один из местных и во время танца стал, извините, лапать. Был он заметно выпивший. Правда, это было для нас не в новинку. Я вырвалась и вышла из площадки к нашим. Он подбежал, схватил за руку и стал тянуть в круг опять. Я сопротивлялась, и тогда вмешался Петр. Он оттолкнул того. Потом все время танцевал со мной и был возле меня… Наши как-то разбрелись и получилось, что возвращались на хутор мы вдвоем. Уже на краю села, встречает нас тот с дружками. Меня не трогали, а Петра стали бить. Он небольшой, но был после армии крепкий, как налитый. Это тюрьма его подкосила… Однако их было четверо, и стали они Петра забивать. Тут он вырвал кол из забора и ударил одного, потом другого. Остальные убежали… На следующий день приехала милиция и забрала Петра. У одного сломана ключица, другой с сотрясением мозга попал в больницу. Этот, который в больнице, оказался сынком местного начальника и конечно весь суд был против Петра. Посадили за злостное хулиганство. После всего Петр обозлился… Да и тюрьма забрала здоровье и покорежила душу. Это он сам мне сказал…, – она замолчала. На лице от волнения пятнами проступил румянец.
Михаил решил задать в возникшей паузе вопрос, который уже задавал Фекле:
– В конце концов, свет не сошелся клином на Петре. Вы могли бы устроить свою жизнь и с другим. Вокруг столько одиноких мужчин. Даже на хуторе. Виктор, например…
– Ха! – на лице Екатерины проступила ехидно-ироническая улыбка. – Зачем ему жена, когда у него столько коз. Была жена, да сбежала… От него воняет, как от козла. Были мы когда-то в одной смене. Дежурим по двое. Я ему и говорю: “Ты бы переодевался, когда идешь на дежурство. А то в чем с козами, в том же на работу”. Я, конечно, преувеличивала. Брюки и пиджак он менял… Так он так на меня вызверился… На следующий день перевелся в другую смену. Заметила, правда, что стал чаще менять рубашки. Смешно! Денег у него куча, а так себя запустил… С братом из-за денег поссорился. А как он ест?! Как боров. Нормальному человеку столько не съесть…
– А какие отношения у Гавриленко были с Алевтиной Петровной? – Вставил вопрос Михаил.
– Ото, наверное, один на хуторе, кого она не доставала. Правда, ругалась, что дорого продает молоко. А так всем гадости делала. На что дед Щур тихий, так она и ему покоя не давала. Говорила, что убил жену. Он и правда с первой женой плохо жил. Может и бил. Она рано умерла. Опухоль в мозгу. Дружила с Алевтиной и вроде бы жаловалась, что Щур ее толкнул спьяну и она сильно ударилась головой об стенку. После того мучили головные боли, пока не умерла через два или три года. Ей и пятидесяти не было. Дед Щур женился второй раз на старой деве. Бабка Параска его к рукам прибрала, живут мирно… Женя тоже говорила, что Алевтина ей жизнь испортила.
– Евгения Цурко?
– Да, она. За ней парень ухаживал, должны были пожениться. Уже заявления подали. Так Алевтина что-то ему сказала, и он отказался…
– Возможно это домыслы?
– Она мне сама говорила как-то… Спросите у нее.
– Спрошу обязательно! А сейчас должен уйти. Извините за беспокойство, у меня еще много работы.
– Да я вас, собственно, и не задерживаю…