Хутор Гилье. Майса Юнс

— Отец у нас начал сдавать. Ты же знаешь, он плохо переносит неприятности… Вспомни приступ, который был у него, когда он вернулся домой… Хорошего ждать не приходится.

Из комнаты Тинки долго доносились глубокие вздохи. До поздней ночи мать сидела у изголовья Тинки, положив ей руку на лоб, чтобы дочь спокойно спала. Но Тинка поминутно вздрагивала.

Под утро она все же крепко уснула; судороги прекратились. Мать поглядела на юное, обрамленное светлыми волосами личико, прислушалась к ровному дыханию дочери и вышла из комнаты, унося с собой свечку. Худшее было уже позади.

Когда капитан из окна своего кабинета увидел, как Аслак вышел со двора, чтобы доставить письмо фогту, у него поднялось настроение и он всецело отдался мечтам, тем более радужным, что получил и короткое письмецо от Ингер-Юханны из Тиллерё:

«У нас здесь царит деловое оживление: пакуют вещи, готовясь к переезду в город. Поэтому буду краткой.

До самого последнего дня мы принимали гостей. Ни дядя, ни тетя не созданы для уединенной жизни, и они приглашали всех своих знакомых посетить нас в Тиллерё, так что все лето у нас постоянно жили гости. Хотя и говорилось: „У нас здесь по-простому, по-деревенски“, но, я думаю, все, кто у нас гостил, прекрасно почувствовали, что тетя умеет повсюду задавать светский тон. Каждому предоставлялась полная свобода, и еду подавали то в комнате, выходящей в сад, то на веранде, но все же в распорядке дня, да и во всей атмосфере дома было нечто такое, что заставляло гостей проявлять себя наилучшим образом. В обществе тети распускаться невозможно, и она льстит мне, уверяя, что в этом теперь не только ее заслуга, но в равной мере и моя.

Не знаю, отчего это происходит, но теперь я так же люблю бывать в обществе, как прежде — на балах. Там находишь настоящее применение своему скромному уму, там можно проявить себя, оказать заметное влияние на окружающих. Нынешним летом тетя открыла мне на это глаза. Когда читаешь о блестящих французских салонах, душой которых всегда были женщины, то начинаешь думать, что для женщины это и есть наиболее достойная сфера. Ведь еще с раннего детства я мечтаю о настоящей деятельности. Как я огорчалась в ту пору, что я не мальчишка и что поэтому из меня ничего не получится!..

Дорогие родители, меня сейчас прервала йомфру Йёргенсен. Она позвала меня к тете. Только что привезли почту из города, и на столе лежала для меня плоская коробка из красного сафьяна и письмо.

В коробке оказалась золотая диадема с желтым топазом посредине, а в письме, вернее в записке, было всего несколько слов:

„Чтобы сходство с портретом из Лувра было полным.

Рённов“.

Тетя тут же потребовала, чтобы я примерила диадему. Она позвала дядю и распустила мне волосы.

— У Рённова просто удивительный вкус, на него нисходит своего рода откровение, когда дело касается Ингер-Юханны! — воскликнула она.

И в самом деле, диадема мне к лицу.

Все же, несмотря на записку и на все романтические комплименты, у меня такое чувство, будто этот золотой обруч сдавливает мне затылок. Благодарность — скучная добродетель! Тетя строит разные планы, говорит все о той жизни в вихре света, которую мы будем вести этой зимой, и радуется, что Рённов, вероятно, тоже проведет в городе несколько недель.

Я же, со своей стороны, должна сознаться, что сама не знаю, рада ли я буду встрече с ним или нет. Пожалуй, и то и другое».

X

Фогт считал, что чем скорее и тише они отпразднуют свадьбу, тем будет лучше. Важно не давать повода к сплетням и пересудам, а перед свершившимся фактом ведь все умолкают.

Чтобы свадьба прошла как можно более незаметно, был выбран первый день после рождественских праздников. Лучше придумать было невозможно. К тому же фогту было удобнее передать дом новой хозяйке прямо с Нового года.

Конечно, с Катинкой обо всем советовались, но она всегда во всем соглашалась с отцом и говорила, что лучше всего поступить именно так, как он хочет.

Решение отпраздновать свадьбу в ближайшее время пришлось капитану по вкусу.

Что касается второго пункта, то, конечно, он в принципе был согласен с фогтом и матерью, что пышных торжеств устраивать не стоит, но чтобы такое радостное событие прошло уж совсем незаметно, втихомолку, словно в Гилье готовятся не свадьбу праздновать, а сидеть у одра больного, нет, это было противно его натуре. Все же хоть какой-то блеск придать этому событию было, по его мнению, просто необходимо. В этом он видел свой долг не только перед Тинкой, но и перед самим собой.

Вот почему капитан Йегер в канун рождества отправился на санях к старшему лейтенанту, а потом к адвокатам Шарфенбергу и Себелову с просьбой помочь ему уточнить отчет об обмерах местности, которые он сделал еще летом в связи с двумя тяжбами.